Тайна "Найтингейла"

Дом № 49 по Миллингтон-сквер был большим ветхим зданием в итальянском стиле с обшарпанной штукатуркой по фасаду. В этом нет ничего необычного. Дом как дом, похожий на сотни других в этой части Лондона. Разделенный, по-видимому, на однокомнатные квартиры — занавески во всех окнах разные, а в некоторых отсутствуют вовсе, — он дышал той странной атмосферой перенаселенности и скрытного одиночества, которая окутывала весь этот район. Далглиш заметил, что в подъезде нет ни планки с многочисленными кнопками звонков, ни аккуратного списка жильцов. Дверь подъезда была открыта. Он толкнул застекленную дверь в вестибюль, и на него тут же пахнуло дешевой стряпней, мастикой для полов и грязным бельем. Стены вестибюля были оклеены толстой потрескавшейся бумагой, покрашенной в темно-коричневый цвет и блестевшей так, словно она сама источала жир и пот. Пол и лестницу покрывал драный, не ведавший ремонта линолеум, на котором лишь в нескольких местах, где разрывы, вероятно, представляли уже опасность, виднелись заплаты с другим, более ярким рисунком. Лестничная клетка покрашена типичной для казенных учреждений зеленой краской. И — никаких признаков жизни, хотя даже в это время дня, поднимаясь по пустынной лестнице наверх, он ощущал ее присутствие за плотно запертыми и пронумерованными дверями.

Квартира № 14 располагалась на верхнем этаже, в глубине коридора. Подходя к двери, Далглиш услышал энергичное стаккато пишущей машинки. Он громко постучал, машинка замолчала. Ему пришлось ждать больше минуты, прежде чем дверь приоткрылась, и он встретился взглядом с парой подозрительных неприветливых глаз.

— Кто вы такой? Я работаю. Моим друзьям известно, что утром приходить нельзя.

— Но я не ваш друг. Можно войти?

— Я не могу уделить вам много времени. Боюсь, что и вам не стоит его тратить. Я не хочу никуда вступать: у меня нет для этого времени. И не хочу ничего покупать, потому что нет денег. И вообще, все, что мне нужно, у меня есть.

Далглиш показал свое удостоверение.

— Я ничего не покупаю и не продаю, даже ту информацию, ради которой пришел сюда. Это касается Джозефин Фаллон. Я полицейский и занимаюсь расследованием ее смерти. Вы, как я понимаю, Арнолд Даусон.

Дверь приоткрылась шире.

— Вы бы лучше вошли.

Никаких признаков страха; может быть, лишь некоторая настороженность в серых глазах.

Комната выглядела не совсем обычно: небольшое чердачное помещение под скатом крыши, со слуховым окном, почти полностью обставленное грубыми некрашеными деревянными ящиками, на некоторых сохранилась трафаретная надпись с именем торговца вином или бакалеей. Ящики были искусно пригнаны друг к другу, так что стены от пола до потолка походили на бледные деревянные соты с разными по размеру и форме ячейками, в которых находилось все необходимое для повседневной жизни. В одних плотными рядами стояли книги в твердых переплетах, другие выделялись оранжевыми корешками книжек в мягких обложках. Один ящик обрамлял небольшой электрокамин из двух пластин, вполне достаточный для обогрева такой маленькой комнаты. В другом ящике лежала аккуратная стопка чистой, но неглаженой одежды. В третьем стояли кружки с голубым ободком и другая посуда; а еще в одном — несколько objets trouves:[19] морские раковины, стаффордширская собачка, птичьи перья в баночке из-под варенья. Под окном — узкая кровать, накрытая одеялом. Еще один перевернутый ящик служил столом. Были здесь и два стула: складные сооружения с матерчатым сиденьем, которые обычно продаются для загородных пикников. Все это напомнило Далглишу одну статью, которую он прочел в воскресном приложении с цветными иллюстрациями: статья рассказывала о том, как обставить однокомнатную квартиру за пятьдесят фунтов. Арнолд Даусон, вероятно, умудрился сделать это в два раза дешевле. Однако комната производила приятное впечатление. Все здесь было простым и функциональным. Возможно, у кого-то она могла вызвать клаустрофобию; а в чрезвычайной аккуратности и в том, как целесообразно был использован абсолютно каждый дюйм пространства, чувствовалась некоторая одержимость. Это была комната самостоятельного, хорошо организованного человека, у которого, как он сам сказал Далглишу, явно было все, что ему нужно.