Тайна наложницы

– Отрадно, Умар, отрадно… И еще вот что. Отошли самую большую корзину сладостей и фруктов той веселой девушке из лавчонки, где мы покупали ткани. И не забудь… Нет, непременно пусть отнесут ей самого черного из черных котят, которого только смогут найти. Самого-самого черного!

– Повинуюсь, мой халиф, – поклонился визирь, порадовавшись, что ожидаемая гроза не разразится, а убытки, причиненные казне, были просто ничтожны… Для казны халифа, разумеется.

Гарун-аль-Рашид переоделся в дворцовое платье. Поправляя черный, шитый золотом кушак перед драгоценным зеркалом, он вновь вспомнил веселую Джамилю. И мысли его вновь вернулись к тому мигу, когда она впервые подняла на него глаза. О, этот миг! Казалось, весь мир исчез и остались лишь они двое. Для халифа стала откровением даже простая болтовня с веселой и приветливой девушкой.

О, как мечтал бы он, чтобы эти глаза встречали его на пороге опочивальни! О, как хотел бы он, чтобы этот тихий смех слышал он в дворцовом саду! Как страдал бы от того, что нельзя броситься к ней, а приходится сидеть на скучных и долгих заседаниях дивана. Ей одной посвящал бы он стихи, которые давно уже просились на свет из пылкой души халифа. С ней, о да! только с ней он хотел бы воспитывать наследников. Только ей он поверял бы свои беды, только для нее устраивал бы праздники и увеселения. Почти так же, как его мудрый отец и поистине прекраснейшая из женщин, его красавица матушка.

«Несбыточная мечта… Ах, как жаль, что несбыточная…» – подумалось халифу. Он отошел от зеркала, надел чалму и уже готов был выйти в приемные покои, когда совсем простая мысль пришла ему в голову.

– Но почему несбыточная?! О Аллах милосердный, я же правитель этой страны! Я прикажу, и она тотчас же окажется здесь!

Но мудрый внутренний голос возразил:

«И кем она станет в этих стенах? Невольницей? Звездой Верхнего сада и его пленницей? Ты украдешь ее, чтобы насладиться ее телом?»

Увы, внутренний голос даже у халифа может быть куда мудрее разума или желания.

– Да, – вновь заговорил халиф, но лишь пустые стены были его слушателями. – Она была бы рабыней моих страстей… Еще одной рабыней. И это та, кого я мечтал бы назвать женой, спутницей моей жизни до того самого дня, когда посетит нас Усмирительница всех желаний.

«Ну, значит, тебе надо не похитить ее, а завоевать. Завоевать ее сердце, стать ей другом. И в один из тихих вечеров открыться, рассказав и о своих чувствах, и о своем истинном положении властелина и халифа. И если она тебя не отвергнет, то просить ее стать супругой халифа…»

– О Аллах, просить ее стать супругой! Да она, наверное, уже и забыла обо мне…

«Глупец, ну так напомни о себе! Ты же властелин, а не выпивоха, уснувший под трактиром».

– Напомнить о себе… Напомнить о себе… Но как? О Аллах, это же так просто: я стану посылать ей меха и драгоценности, сласти и…

Но тут перед мысленным взором халифа вновь встало милое лицо Джамили. И он понял, что не меха или драгоценности будут даром, который с радостью примет девушка. Тот самый черный котенок, о котором уже распорядился Гарун-аль-Рашид, куда лучше напомнит о словоохотливом и восторженном иноземце, чем дюжина алмазов.

– Но черед алмазов еще придет, добрая моя Джамиля! Поверь, в тот день, когда ты согласишься стать моей женой, я украшу тебя такими драгоценностями, что ахнет весь мир!

Сладостная картина торжественной записи в книге имама встала перед глазами халифа. О, как бы он хотел, чтобы этот день наступил уже завтра! Увы, этого, понимал Гарун-аль-Рашид, придется ждать долго. Но он может приблизить сей заветный миг. Приблизить, завоевывая сердце прекрасной девушки, познавая ее душу и предвкушая сладостный миг их соединения.

Свиток семнадцатый

И с усердием, достойным всяческих похвал, стал халиф претворять в жизнь свой план. Дары следовали за дарами. Посыльный приносил Джамиле то необыкновенную чинийскую куклу, то огромную, как мельничный жернов, корзину сластей, то крошечную коробочку с изысканным украшением. О, как же долго длились для Гарун-аль-Рашида те пять дней, которые он оставался в стенах дворца!

Увы, не думал больше халиф о своих подданных, вполне удовлетворившись впечатлениями, полученными на той, первой прогулке. Теперь его интересовала только девушка, и мыслям о ней Гарун-аль-Рашид посвящал все свое время. Но чему удивляться? Ведь халиф, несмотря на сонм титулов, был еще так молод!

Когда же истек пятый день, понял халиф, что более не может оставаться пленником своих покоев и должен немедленно, сию же минуту, броситься в лавку на улице Утренних Грез. Он призвал к себе визиря и приказал ему надевать ромейское платье.

– Но мой халиф, – позволил себе возразить визирь. – Сумерки вот-вот сменятся ночью! Да, мы, конечно, можем прогуляться по ночному Багдаду, но это будет просто прогулка по тихим уснувшим улицам… Лишь стражники будут встречаться у нас на пути. Стражники, которые, о Аллах, не допусти до такого, еще могут принять нас за «ночных парикмахеров»…

– Ночных парикмахеров? А кто это?