Тайна наложницы

– О Аллах милосердный, – вздохнул визирь. – Сколь же многого ты не знаешь еще о своем народе, владыка! «Ночными парикмахерами» называют воров, которые, пользуясь темнотой ночи, отрезают кошели у горожан подобно тому, как цирюльник срезает волосы, излишне торчащие над ушами…

И как бы ни хотелось халифу немедленно упасть к ногам прекрасной Джамили, он понимал, что риск быть принятым за вора велик, а вот шанс увидеть владычицу его грез куда как мал. И потому, скрепя сердце, он согласился подождать до утра.

И вновь бесшумно закрылась за халифом и визирем калитка в дальней дворцовой стене. Вновь, залитый утренним солнцем, лежал перед двумя ряжеными великий Багдад, что в единый миг засыпает и так же в единый миг просыпается.

Нет смысла говорить, что более всего мечтал халиф о том, что ноги его скоро пойдут по улице Утренних Грез. Но, увы, в этот ранний час (а сегодня исчез халиф из дворца необыкновенно рано, ибо ночью вовсе не сомкнул глаз) лавки были закрыты, и лишь метельщики и водоносы почтили улицы своим присутствием.

Тишина и звук собственных шагов заставили халифа поразмышлять о вещах, которые в любой иной час ему бы и в голову не пришли. Да, это были крамольные мысли, но… Одним словом, подумал Гарун-аль-Рашид, не совершить ли следующую вылазку в город самому, без навязчивой опеки визиря. Или, быть может, взять с собой раба Муслима, что денно и нощно охраняет его покой…

«Нет, все-таки лучше бы выйти самому… Но как это сделать? Как добиться того, чтобы весь дворец был уверен, что я по-прежнему в своих покоях, или в диване, или наслаждаюсь яствами? Как сделать так, чтобы визирь остался во дворце, а я провел время в обществе прекрасной, как сон, Джамили?»

В дальнем конце улицы показалась фигура странно одетого, вернее, не совсем одетого юноши. И тут халифа осенило. Издалека этого неизвестного можно было принять за самого халифа, а потому…[5]

«Да будет так! – подумал Гарун-аль-Рашид. – О Аллах всесильный, сегодня ты на моей стороне, и, значит, ты одобряешь мое желание соединиться с малышкой Джамилей».

– Послушай, визирь. Видишь в дальнем конце улицы юношу, который бросает по сторонам косые взгляды и ежеминутно поддергивает свои шаровары?

– О да, мой халиф, вижу. Только, по-моему, он их не поддергивает, а просто придерживает, чтобы не упали. Да и кушака я на юноше не вижу. Должно быть, – тут у визиря помимо его воли вырвался завистливый вздох, – юноша этот столь поспешно покидал дом своей возлюбленной, что забыл и кушак, и чалму…

– О, визирь! – с неожиданным интересом посмотрел на Умара халиф. – Я вижу, и ты знавал такие дни?

– О да, мой владыка… Хотя это было столь давно, что я уже сомневаюсь, было ли это вообще.

– Расскажи мне об этом, не медля!

– О нет, халиф. Прости своего недостойного слугу, но этот длинный рассказ я приберегу для иного случая. Ты же зачем-то обратил мое внимание на этого счастливца?

– Полагаю, визирь, он вовсе не так счастлив, как ты думаешь. А пришла мне в голову преотличнейшая мысль. Я увидел на лице этого неудачливого любовника печаль и потому решил подарить ему… день царствования. Пусть он один день побудет халифом. Мне почему-то кажется, что это может стать для всех замечательным развлечением, – простолюдин, который правит великой страной и великим городом!

«О Аллах милосердный! Да он совсем ума лишился! Пригласить какого-то сопляка во дворец, чтобы он воссел на трон халифа?!»

Визирь оглянулся и, увидев нешуточный азарт на лице повелителя, лишь тяжело вздохнул. Он уже понял, что халифом овладела новая идея и теперь проще воплотить ее в жизнь, чем доказать, что делать этого ни в коем случае не следует. Мудрости визиря хватило и на то, чтобы попытаться найти достоинства в подобной затее.

– Забавно… Это действительно может стать забавным. Более всех, думаю, повеселятся твои советники, когда им придется выполнять глупые повеления этого мальчишки…

– Да они просто лопнут со смеху! – рассмеялся сам халиф.

– Ну, лопнуть со смеху им не позволят их драгоценные вышитые кушаки. Но, думаю, весь дворец славно повеселится в этот день. А где же будешь ты, о владыка?

– Я буду веселиться вместе со всем дворцом. Я проберусь в комнату, сопредельную с моей опочивальней, и буду оттуда прислушиваться. Когда же глупец перейдет в трапезную, я тайком от всех переберусь в кладовую для посуды, а потом в хранилище каламов и пергаментов, что рядом с диваном…

Халиф так и поступил. Он усадил вместо себя на трон ряженого дурачка, но в кладовых или хранилищах прятаться не собирался, ибо хитростью он обретал свободу, пусть и на один день. А тратить ее на всякие глупости было вовсе не в характере халифа.

«Пусть визирь и весь дворец позабавятся. А я найду для себя занятие иное…»

Свиток восемнадцатый

О, как счастлив был сейчас халиф, великий Гарун-аль-Рашид! Ибо он, ступая по улицам прекрасного Багдада, в полной мере ощутил справедливость поговорки «кто рано встает, тому Аллах подает».