– А как делаются? – растерялся Василий и зачастил: – Простите мою неосведомлённость, товарищ нарком! Мне ведь, если честно, ещё ни разу не доводилось принимать участие в подобных мероприятиях…
– Поэтому слушай внимательно мой инструктаж и принимай, как говорится, к сведению.
– Есть.
– Значит, так… Входишь в дом – и первым делом орёшь: «Всем лежать, руки за головы!» Если вдруг нарвёшься на сопротивление, стреляй без промедления. Мы с профессором тем временем несём дежурство на улице. Чтобы в случае малейшей опасности, немедленно прийти тебе на помощь…
– Понял… – До шофёра наконец дошло, что его рискованная инициатива может закончиться совсем не тем результатом, на который он изначально рассчитывал.
Осознав это, Василий как-то потускнел и, похоже, растерял былую храбрость. Облизнув внезапно пересохшие губы, он попросил:
– Только долго не тяните, сразу начинайте лупить на поражение. Детки у меня малые, жонка их сама на ноги вряд ли поставит…
– На поражение никак нельзя, – сочувствующе развёл руки Плечов, сокрушаясь, видимо, по поводу того, что не может осуществить свои тайные желания. – Он, гад, нам живой нужен…
– Уверен? – как-то уж больно недоверчиво покосился на секретного агента Лаврентий Второй.
– На все сто! – мрачно заверил Ярослав.
– Ну что ж… – Цанава нервно дёрнул щекой и повернулся к водителю: – Товарищ сержант госбезопасности!
– Я…
– Вот теперь – вперёд!
Выкрикивая что-то неразборчивое до ужаса противным и главное – страшным, как ему самому казалось, голосом, шофёр решительно ворвался в сени, где для пущей убедительности (но скорее просто для собственной храбрости!) несколько раз пальнул из «маузера» в воздух, и «полетел» дальше, в глубь дома…
Однако не успел Ярослав медленно досчитать до десяти, как Василий уже без лишней помпы вернулся назад, к своим соратникам. Точнее, вышел из двери и с отрешённым видом опустился на грязное крыльцо, не выпуская из рук драгоценную комиссарскую «волыну».
– Увы, но там, акрамя гаспадыни[27]
, никого нет! – обронил он донельзя печально.Практически сразу после этих слов над ним нависла крупная женская фигура в каком-то уму непостижимом балахоне: то ли в пеньюаре, то ли в обычном повседневном сарафане – хрен их, этих баб, поймёт.
– Ну?! – «красотка» упёрла руки в крутые бока и, уставившись в переносицу кавказца (тот единственный был в форме, а, значит, по наивному, но почти всегда безошибочному бабскому наитию, и являлся самым главным во всей компании!), принялась ожидать ответа.
– Где Марек? – растерянно выдавил ксёндз.
– А мне откуда знать? – удивлённо выплюнула ответ гром-баба, как мысленно окрестил её Ярослав.
– Отставить, гражданочка, – Лаврентий Фомич привычно начал прибирать инициативу к своим рукам.
– Люба…
– Что, Люба?
– Звать меня так…
– А… Любушка-Любаша… Идёмте в избу, я вам задам несколько вопросов. А вы напишите объяснение. Надеюсь, чернила у вас есть?
– Нет. Только карандаш.
– Пойдёт! – Цанава деловито достал из планшета чистый листок бумаги и следом за хозяйкой переступил порог её жилища.
При этом обернулся и приказал оставшимся на улице товарищам:
– Прошу нас не беспокоить! Как минимум – четверть часа, ясно?!
– Так точно! – отрапортовал за всех Василий.
19
– Пошли, пан отче, прогуляемся! – решил не терять зря времени Плечов.
Ведь ему предстояло ещё очень многое узнать из уст настоятеля храма Сердца Иисуса. А когда в следующий раз удастся погутарить с ним вот так запросто – без лишних свидетелей, с глазу на глаз?
То-то же…
Точной даты никто не обещает.
– С удовольствием! – бесконечно устав от вообще-то не самого продолжительного общения с наркомом, поспешно согласился с предложением родственной интеллигентской души Сейловичский пастор. – А вопрос, сын мой, мне можно задать?
– Не возражаю.
– Пан… Простите, товарищ Цанава назвал вас профессором. В какой, если не секрет, сфере, области, ипостаси?
– Философской.
– Выходит, мы с вами практически коллеги? – длинноногий ксёндз подобрал сутану, дабы не грязнить её нижний край (босые ступни при каждом новом шаге чуть ли не по щиколотки проваливалась в тёплый жёлтый песок) и заторопился в сторону своего прихода с такой скоростью, что бедный Яра едва успевал за ним.
Но вести диалог – не забывал.
– Согласен. Любой священнослужитель, богослов – наш брат. Только вы, пожалуйста, о таких моих выводах больше никому не распространяйтесь.
– Почему?
– Уж больно неоднозначные отношения сложились в последнее время между нашей рабоче-крестьянской властью, которой лично я искренне симпатизирую, и христианскими церквями, в особенности – католической.
– Хорошо, что вы это понимаете… – Ксёндз вдруг резко остановился и, дождавшись основательно отставшего попутчика, взял учёного под руку. – Кстати, как вас по батюшке? Извините, запамятовал.
– А как ещё может быть на святой Руси? Естественно – Иванович.
– И что вы заканчивали, уважаемый Ярослав Иванович?
– МИФЛИ.