Тайна Несвижского замка

«Чёрт! Неужели я случайно вытряхнул „бычок“, когда снимал штаны, собираясь на вечернюю прогулку?»

Он включил свой суперфонарь и, плюхнувшись на колени, посветил под кровать.

Ни-че-го!

И тут позади Яры в помещение вспыхнул ещё один источник света.

Керосиновая лампа. В руках конечно же Цанавы.

– А не это ли ты ищешь, профессор? – злорадно поинтересовался он, показывая лежащий на его ладони окурок.

– Это, товарищ нарком, – признался Плечов. – Но, должен заметить, рыться в чужих вещах, по крайней мере, неприлично.

– Я и не рылся. А наши несвижские товарищи претензий не принимают. Они ведь просто выполняли приказ – пока мы с тобой плескались в родниковой купели.

– Понял, – устало вздохнул агент, давно сообразивший, кто выполнил неблагодарную «собачью» работу.

– Неприлично и даже, я бы сказал, – преступно – утаивать от следствия столь важные вещдоки, – тем временем поучительным тоном продолжал вести «воспитательную беседу» комиссар. – И врать нехорошо. Тем более государственным лицам. Как ты там говорил? «Старая копеечка»? Стыдно!

– Виноват, исправлюсь, – поспешил признать свои грехи Плечов.

– Горбатого могила исправит… Ладно, давай вместе эту «копеечку» рассмотрим. Авось что-нибудь и надумаем…

Агент положил на тумбочку окурок и навёл на него мощный луч света.

– К сожалению, ничего нельзя разобрать, дорогой Лаврентий Фомич. Хорошо различим только номер – «пять». Для более точных выводов понадобится лупа.

– Потерпи до утра – будет. «Бычок» давай сюда, пусть он у меня полежит. Так надёжнее.

– Но…

– И попрошу не спорить, профессор.

Чувствуя, что нарком не шутит, Ярослав покорно склонил голову:

– Слушаюсь!

25

После освежающих водных процедур ночной сон был на диво долог и крепок. В итоге Плечов впервые в жизни проспал.

Хотя… Никуда в то утро он не торопился. И знаменитый «внутренний будильник» не заводил.

Но… Без пяти семь – это серьёзно.

Обычно в шесть ноль-ноль он уже был на ногах.

Бегать не хотелось. Накануне они с наркомом дали слишком «взрослую» нагрузку для своих, измученных приключениями последних дней организмов; значит, лучше немного отдохнуть и поваляться ещё часок-другой в свежей, чистой, хорошо накрахмаленной постели.

Однако вскоре эти леностные планы пошли коту под хвост.

Началось с того, что с улицы донёсся визг тормозов.

Ярослав отодвинул в сторону оконную занавеску и увидел на подворье вдовушки… живого Акакия! Тот как раз вылезал из наркомовской машины, при этом чуть не снеся широченными плечами дверцу.

«Чур меня! Чур! – только что не перекрестился Плечов. – Он ведь умер – от гомофилии, лицезрея пущенную мною собственную кровушку[35].

Ан нет! Оказывается, ничего с ним не случилось…

Стоп!

Кого тогда зарыли в землю близ дачи наркома?

А вот этого ты, братец, как раз и не видел. Цанава сказал, что закопал тело в лесу… Но верить безоговорочно такому лгуну и самодуру – себя не уважать.

М-да… Пойду-ка я лично поглазею на плоды чудесного воскрешения».

Учёный вышел из дома и чуть было не сбил с ног комиссара, который, как выяснилось, уже дожидался на крыльце утренних гостей.

– Как я рад, дорогой, что ты смог приехать! – воскликнул он.

– Что тогда говорить обо мне, батоно Лаврентий? – гигант раскинул в стороны накачанные руки и заключил своего патрона в крепкие объятия. – Жизнь без вас не в радость, а в тягость!

– Ты один?

– Нет. С водителем.

– А Жигачёв?

– Он не смог. Супруга его – Валентина Петровна, если помните, – тяжело болеет. А мы с Василием не стали настаивать.

– И правильно сделали… Вот, знакомься, – нарком повернул раскрасневшееся после вчерашнего купания лицо в сторону Яры и пояснил:

– Твой новый подопечный. Плечов Ярослав Иванович – великий советский учёный. По специализации – философ. Головой за него отвечаешь, ясно?

– Так точно! – бодро отчеканил здоровяк.

– Будь рядом и днём, и ночью. Летят пули – закрой профессора грудью; падают камни с неба – превратись в птичку и перекрой им путь. Огонь, вода, медные трубы – сначала проходишь ты, затем – он. Чуть что – весь мир в твоём распоряжении: совпарторганы, районная ЧК, прокуратура, войска местного гарнизона, попы, музейщики и работники общественного питания.

– Да понял я, Лаврентий Фомич, понял, – улыбнулся гигант. – Разрешите приступать?

– Сразу после моего отъезда… Потерпи четверть часа.

* * *

– Ну что? Давай прощаться! – Цанава схватил руку Ярослава и принялся трясти её с таким усердием, азартом и, страшно даже подумать, – нежностью, будто для него и в самом деле настал печальный момент расставания с самым близким и по-настоящему дорогим партийцем-единомышленником.

– До свидания, товарищ комиссар третьего ранга, – тоже напустил грусти на обычно открытую, добродушную, никогда не унывающую физиономию секретный сотрудник.

– Держись Автандила… На него можно положиться! – по-отечески продолжал наставлял учёного на путь истинный нарком.

– Стоп… Это точно не Акакий? – наконец дошло до Плечова.

– Нет. Подтверждаю.

– А как похожи… Словно две капли воды!

– Специально такого выбирал. Сотни кандидатов, между прочим, отсеял.

– Кандидатов?

– Ну да… Он ведь у меня на официальном довольствии.