– Но этого мало! И вообще, почему ты так любишь холодные осенние звезды? Радиостанцию назвал «Осенняя звезда», яхту – «Ледяная звезда»... Про стихотворение уже не говорю.
– Я ведь родился в ноябре, – ответил Иван очень просто. – Так что нравится мне это или не нравится – звезда холодная. Светит, да не греет. Есть такие люди.
– Ты такой? – спросила я тихо.
Иван пожал плечами.
– Не знаю, – ответил он. – Не разобрался пока. Будущее покажет.
Он развернулся, пошел к рюкзаку, брошенному на палубе. Присел на корточки, достал из него небольшой радиоприемник.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– А здесь возьмет? – удивилась я.
– Конечно! Мы недалеко от берега.
Иван включил приемник, беззвучный вечерний воздух наполнился свистом и радиопомехами. Я поморщилась.
Иван уловил мое недовольство, поднял голову и виновато попросил:
– Потерпи немного.
Я кивнула. Развернулась к нему спиной, взялась за холодные поручни, огляделась вокруг.
Огромные сверкающие звезды тонули в море, как драгоценные камни, небо на горизонте сомкнулось с водой.
Мир плавно перевернулся. Не было глубины под моими ногами, была только головокружительная высота, наполненная сиянием незнакомых планет. И я бесстрашно летела между ними на маленькой «Ледяной звезде».
Радиопомехи неожиданно прекратились. В наступившей тишине раздались неторопливые переборы гитарных струн: Ричард Мэркс запел старую добрую балладу «Now and Forever».
Высокий чистый голос заполнил пространство между небом и водой, скрепил их серебряной звездной нитью. Простая неторопливая мелодия взлетела над морем, расшевелила неподвижный вечерний воздух. Мир, раньше казавшийся мне застывшим, внезапно ожил и обрел бессмертную душу.
Только сейчас я почувствовала, что я – часть этого огромного мира. Не самостоятельное отдельное существо, гордое своей независимостью, а кусочек этого неба, капля этого моря, частица звездного света... Что я была здесь всегда и останусь навечно даже когда умру. Что я видела все это очень давно и увижу снова через столетия. Что я – часть круга, у которого нет конца и нет начала.
– Почувствовала, да? – тихо спросил Иван за моей спиной.
Я молча кивнула и обхватила себя обеими руками. Меня начала сотрясать крупная дрожь восторга и ужаса.
Иван стоит прямо за моей спиной. Сейчас он дотронется до моих плеч, я повернусь...
Кто сказал, что целоваться на втором свидании неприлично?!
Я закрыла глаза и крепче стиснула пальцы, стараясь успокоиться. Майка, тебе двадцать пять! Двадцать пять! Приди в себя, ты же не сопливая девчонка! Ну! Перестань трястись!
– Он обнимет меня тогда, когда кончится песня, – произнесла я про себя.
Отзвучали последние переборы струн, голос растворился в холодной темноте. Я открыла глаза.
Вот сейчас. Ну?!
Руки Ивана дотронулись до моих плеч. Прикосновение было очень легким и совсем не походило на объятие.
Боится? Стесняется? А может, я ему не нравлюсь?
Я подняла руки к плечам. Но вместо теплых мужских ладоней, мои пальцы коснулись холодной ткани.
Ветровка. Джентльмен беспокоится, как бы дама не простудилась.
Я повернулась. Иван стоял в нескольких шагах от меня. Наступившая темнота спрятала его лицо.
– Пора возвращаться, – сказал он негромко. – Ты замерзла.
И побежал вниз по лестнице в каюту.
Я изо всех сил прикусила губу. Меня душили слезы обиды и разочарования.
Пол под ногами содрогнулся. Вновь ожило и заработало невидимое сердце корабля. «Ледяная звезда» плавно качнулась, сделала поворот, двинулась к невидимому берегу.
Так закончилось мое второе свидание с капитаном Дердекеном.
Берег приближался неотвратимо, как расставание.
Я смотрела на длинную темную полосу, расцвеченную вечерними огнями, и с трудом сдерживала слезы.
За все это время мы с Иваном не сказали друг другу ни слова.
Маленький Джокер сновал по палубе между нами, разряжая обстановку рассказом анекдотов, я натянуто улыбалась. Иван стоял у руля и, по-моему, ни разу не взглянул в мою сторону.
Ясно. Я его совершенно не привлекаю. Как женщина.
Тогда какого черта он потащил меня на эту прогулку? Из дружеской заботы? Чтобы я подышала свежим воздухом?
Черт бы тебя побрал, Иван Дердекен!
Джокер нацепил на голову длинную вязаную шапочку, напоминавшую шутовской колпак. С ее конца свисал мохнатый бубон, похожий на колокольчик. Сходство с шутовской атрибутикой стало, таким образом, еще сильнее.
Мы подошли к причалу. Яхта мягко задела правым бортом доски пристани, качнулась и остановилась.
– Приехали, – сказал Иван.
Я сбросила с себя ветровку, взялась руками за край свитера.
– Не надо!
Иван оставил руль и подошел ко мне.
– Не надо, – повторил он. – Вечером холодно.
– А как же...
– Я заберу свитер, когда довезу тебя до дома, – нетерпеливо перебил Иван. – Хорошо?
– Хорошо, – прошептала я. По большому счету мне было уже все равно. Бал окончен, гаснут свечи...
Иван принес из каюты мою джинсовую куртку. Перекинул ее через руку, спросил:
– Готова?
– Готова! – ответила я покорно.
– Тогда высаживаемся.
Я хотела переступить с борта на деревянный трап, но тут вспомнила о том, что не попрощалась с Джокером. Обернулась, громко позвала:
– Давид Самсонович!