рюзовую гладь родного озера, чистую синь высоких гольцов,
успокаивающий, тёмно-зелёный цвет хвойных деревьев. Запах
смолистых кедров будоражит сознание. На рассвете яркие, уже
не тёплые лучи солнца серебрят на пожухлых травах иней.
А как пахнет в горах мокрый ягель... Ах, да что там говорить!
Нет, не может Уля томиться как птичка в клетке. Город — это
не её гнездышко.
Она вскочила с кровати, бесшумными, рысьими шагами подо
шла к окну, открыла форточку. Вдохнула полной грудью свежий
воздух. Так лучше. Мысли успокоились, прояснились. Немного
постояла, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Не
смотря на позднюю ночь, на широком подворье движение. На
конюшне разговаривают люди, стучат копыта, шумно фыркают
лошади. Высказывая нетерпение, скулят собаки. Нет, не может
Уля слышать эти звуки — как ножом по сердцу! Бросилась к по
стели, упала в подушки, тихо заплакала.
Как томительно тянется время. Каждая секунда кажется
минутой, минута — часом. Быстрее бы всё прошло, кончилось,
чтобы не слышать храпа завьюченных коней, не видеть ружья
за спинами людей, не чувствовать запах одежды, насквозь про
питанный ароматами тайги и воли. Да, они уедут очень скоро.
Так, как, может, это было всегда, задолго до рассвета, чтобы не
видели лишние глаза. Егор, Филя, Максим, Иван. Туда, на при
иск, к бирюзовым озёрам. В подбелочную тайгу, на её настоящую
родину. А она останется...
Но нет терпения! Нет сил выдержать это испытание! Не
в состоянии больше себя удержать, Уля вскочила и с невольной
дрожью в теле стала одеваться.
И вот она уже в гостиной. Здесь за столом собрались все, кто
должен ехать, и те, кто провожает. Егор, Филя, Максим, Иван,
приказчики, рабочие, женщины всего дома. Перед выходом
в дорогу завтракают, если это можно назвать таковым в три
часа ночи.
441
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН
При появлении девушки, кажется, никто не удивился. Только
Пелагия всплеснула руками, заплакала:
— Я так и думала!..
— Долго собираешься, заждались уж! — усмехнулся Егор.
— Куда же ты, голубушка моя? — запричитала Лиза.
— Как куда? Домой поедет. Я бы тоже, на её месте... — обо
рвал её Филя.
— Как же Серёжа? Что скажет? — заглядывая Уле в глаза
спросила Пелагия.
Уля неопределённо пожала плечами, покраснела:
— Я ему записку написала. Там, на столе. Думаю, поймёт...
— Если любит — поймёт! Поймёт — приедет, не бросит, —
уверенно проговорил Егор. — А в Петербург можно и потом
съездить, когда всё образуется. — И, обращаясь к Уле: — Садись,
посидим на дорожку. А я там тебе Каурого оседлал. Он мягко
идёт, спокойно. Не уронит и не растрясёт, — недвусмысленно
намекнул. — Всё-таки двоих везти придётся...
Может быть, впервые за всё время пребывания в городе Уле
стало легко и свободно.
Третий день пути. Холмистые увалы хакаской котловины
сменила сосновая лесостепь, за ней горная тайга. Сухой песчаник
заменил глинозём. Светлый сосняк сменился густым, чёрным
пихтачом, ельником, кедрами: посмотришь вверх — неба не
видно. В широкие поля врезались узкие долины. На глазах вы
росли горы: резкие, скалистые, неприступные. А там, на рубчатой
линии горизонта, проявилась белая граница гольцов. Широкая,
изорванная копытами лошадей тропа тянется вдоль рек, убегает
в глухие займища, вьётся мимо скалистых прижимов, взбегает
на перевалы и резко, круто падает в глубокие разломы.
Тридцать коней несут свою покорную службу на благо чело
века. Десять из них везут людей. Двадцать — объёмистые по-
няги с грузом. Животные устали, устали и люди. Перед каждым
перевалом все спешиваются и ведут послушных коней в поводу.
Так легче, быстрее.
Впереди на палевом Карате едет Филя. Ведёт за собой двойку
гружёных коней. За ним на сытой спине пегой Буланки, откинув
далеко в сторону деревянную ногу, важно восседает Егор. Потом
44 2
Т А Й Н А 0 3 6 Р А K Y 4 Y M
Уля. За ней приказчик Иванов. Дальше едут старатели-бергалы,
кто пожелал испытать свою судьбу на золотых приисках Тума-
нихи. Замыкает шествие Максим. У каждого из десяти через
спину перекинуты заряженные ружья. Кто знает, что там за по
воротом? Тайга всегда, во все времена таит в себе смертельную
опасность. Не от зверя. От человека.
В последний перевал Хактэ поднимались вечером. Храпят,
останавливаются изнемогающие кони. Задержаться бы ещё на
ночь, да дом рядом. Вот он, впереди, последний прилавок. За
ним между гольцами ивановская мочажина, где когда-то Загбой
помог Филе выкрасть Лизу. А дальше крутой спуск к озеру, на
прииск.
— Но, милые! Потерпите, я уж вам потом дам отдохнуть, —
ласково уговаривает Егор свою Буланку.
Он и в гору едет верхом: сколько хромому на деревянной ноге
дыбать? Терпи, лошадка. Скоро кончатся твои мучения.
Наконец-то вывершили последний уступок. Тропа выров
нялась, пошла по болотистой мочажине между двух невысоких
гольцов.
— Перекур? — остановив своего мерина, обратился к Егору
Филя.
— Нет, трогай дальше. Чуешь, сбоку гольцовый сивер? Кони
потные, разом охватит. Но веди в поводу, пусть отдыхают. Только