Тайна переписки

Скосив глаза, он видел, что Люда — воспитанная девочка — ждет, когда он к ней повернется, чтобы тотчас же, без промедления встать и попрощаться. Полноватое губастое лицо Трескина выражало трудную сосредоточенность внимающего важному сообщению человека.

— Нет, сейчас не могу, — проговорил он в безответный гул телефонной линии, едва приметив, что Люда собралась все же подняться. — Да… да… да… Ну что? Минуточку! — вскричал он так испуганно-грозно, что Люда невольно опустилась на место.

— Хорошо! — быстро закончил Трескин. — Сейчас подскочу!

Сообразив уже если не все, то хотя бы половину того, что задумал, того, что раскрылось ему в затуманенном еще замысле, он решительно бросил трубку и остановил Люду:

— Я попрошу, подождите пять минут. Нужно спуститься в администрацию гостиницы. Подпишу и обратно. Это администратор.

Не оставляя ей времени для раздумий, не выказывая сомнений в том, что именно так она и поступит — будет ждать, раз он сказал ждать, Трескин направился к выходу. И на пороге опять дрогнул.

— Конфет хотите? — спросил он вдруг.

Это было уже лишнее. Он понял это в тот же миг, когда сказал. Надо было все же выдержать марку, стиль.

Зависло чреватое крушением, роковое молчание… Но длилось оно только миг.

— Пожалуй… да… — протянула Люда. И кажется, она улыбнулась. Она позволила себе бегло скользнувшую улыбку, которой отметила, может быть, не совсем последовательное поведение Трескина. И тогда он понял, что все в порядке. Сейчас и вообще.

Открытие это не очень его обрадовало. Дохнуло чем-то знакомым, чем-то с налетом скуки. «Ну и черт с ней», — сказал он себе с непонятным разочарованием.

Нет, она не стала ему меньше нравиться. Он окинул ее новым взглядом и увидел, что она мила, притягательна… Но необычная, досадная робость его прошла. Снова он был мужчиной, настоящим, крутым мужиком, а она… она подходящей девчонкой — и только.

Он сунулся в ящик секретера, тряхнул пустой коробкой из-под конфет и весело сообщил:

— А нету! Все съели — собаки!

— Я уже пойду, — неуверенно сказала Люда.

— Ну уж нет! Пять минут за мной. Подождите!

Люда подчинилась. Но он не стал ее больше испытывать и поторопился выйти.

Двумя этажами ниже Трескин перекинулся словом с горничной и взялся за телефон. Петька откликнулся сразу.

— Слушай сюда! — Трескин оглянулся: горничная притворялась, что занята своим делом. — Звонишь сейчас ко мне в офис… Да, прямо сейчас, ко мне. Там девочка сидит. Звони, звони, трезвонь, пока не подымет трубка. Она долго не будет поднимать. Спросишь меня. Скажешь, из аэропорта, улетаешь.

— Куда? — хмыкнул Петька, сопроводив свое удивление уместным в этом случае матерным словом.

— Париж, Франкфурт — на выбор. Вполне доверяю тут твоей фантазии. Объявили посадку, времени больше нет, так что передайте ему мои поздравления!

— Кому и с чем?

— Мне с днем рождения. У него же сегодня день рождения, скажешь.

— Сегодня?

— Да. Ты мой лучший друг с детства!

— Вместе на один горшок ходили?

— Вроде того. И скажешь, замечательный парень. Ну, то есть это я — замечательный парень. Не перепутай. Он замечательный парень. То есть я. Дошло?

— А, ну ясно! Парень он хороший, но дерганый!

— Кто он?

— Ты, разумеется.

Трескин помолчал.

— Без придури, нормально скажи. С чувством, со стихами. Желаю, мол, ему того, сего и этого. Без придури. Понял? Без придури.

— А как девочка?

— Нормальная девочка: все в порядке. Где чего надо, все на месте. Что положено есть. Будешь хорошо себя вести, покажу.

Поговорив с Петькой, Трескин спустился в бар и выбрал средней цены коробку конфет. Потом он прикинул, сколько времени у него есть, и без спешки вернулся на восьмой этаж. Уже перед самой конторой, возле двери, он замедлил шаг, чтобы усвоить какое-никакое уместное и правдоподобное выражение лица.

Жизнь, которую Трескин вел до сих пор, была жизнью инстинктивной, но это нисколько не мешало ему вырабатывать достаточно изощренные и сложные формы поведения. Он вращался в мире, где доверие между людьми могло существовать только в форме расчета, настороженность не покидала его никогда, при всяком общении, осознанно или нет, он испытывал собеседника на вшивость и чувствовал, что такой же пробе подвергается сам. Бесчисленный ряд проб и ошибок учил его целесообразному поведению. Открывая дверь кабинета, где ждала девушка, Трескин не знал еще, как поведет себя и что скажет, но, когда ступил на порог, инстинктивно и расчетливо-хладнокровно одновременно — безошибочно — стал на линию, что вела к цели.

— Ах гады! — сказал он сам себе вслух и тут словно вспомнил о девушке: — Людочка, извини! — Мимолетное, без нажима смущение. — Извини! Достали!

— Вам звонили… — начала Люда.

— Ты за грибами ходила когда-нибудь? — самым естественным образом перебил ее Трескин.

— Ходила… — вынуждена была она удивиться.

«Но с тобой не пойду, если сейчас позовешь», — внутренне усмехнувшись, угадывал ее простенькую мысль Трескин.