Тайна пленного генерала

Немецкая колонна свернула с дороги и пошла по полю в умеренном темпе: впереди два мотоцикла, за ними грузовик с пехотинцами, за грузовиком ещё один мотоцикл; размеренно стучал пулемёт. Навстречу колонне, разгоняясь летел грузовой Опель – дистанция стремительно сокращалась. Пулемёт не смолкал: разлетелся в щепки передний борт, разбились фары, отвалился и запрыгал по ухабам бампер, рассыпалось лобовое стекло, но машина продолжала двигаться выбранным курсом, видимо, Курганов успел таки пригнутся. Заволновались мотоциклисты, пулемётчик оборвал стрельбу, заорал на пилота; оба мотоцикла в последний момент разъехались в стороны. Водитель, набитого пехотой, грузовика яростно крутил баранку, но подставил борт, что в итоге оказалось ещё хуже: очевидно, за пару секунд до столкновения, Курганов выдернул чеку из гранаты, бросил себе под ноги, чтобы не мешалась, успел выдернуть и из другой. Оглушительный взрыв прогремел в момент столкновения, мощный сноп пламени вырвался из кабины, её порвало на куски. Всех, кто находился в кузове второй машины разбросало по округе, грузовик перевернулся, рассыпался кузов. Досталось и мотоциклистам – они закувыркались под воздействием ударной волны, многих посекло осколками; уцелел только третий мотоцикл – водитель вывернул руль…

Группа подступала к лесу; шмыгал носом Кошкин; Вартанян спотыкался, путался в брезенте; генерал и полковник уже добрались до деревьев; Настя бесцеремонно вталкивала их в кустарник, постоянно озиралась. А посмотреть было на что – пламя охватило разбитые грузовики, клубился чёрный дым, валялись перевернутые мотоциклы, многие тела лежали неподвижно, в скрюченных, неестественных позах. Уцелели несколько солдат из грузовика, они отлёживались в поле, приходя в себя. Развернулся уцелевший мотоцикл; пулеметчик припал к прицелу. А с дороги съезжала ещё одна колонна, тоже небольшая, но с бронетранспортёром.

Курганов дал им фору своим подвигом, но единственное, что они смогли – это добежать до леса. То был не просто лес – заболоченной массив, снежный покров уже установился, появились даже сугробы – ноги вязли в рыхлом снегу, на пути то и дело вставали завалы заметённого бурелома, открылось второе дыхание.

Разведчики штурмовали чащу, чтобы не вышло так, что зря погиб красноармеец Курганов. Вартанян сделал скатку из брезента – хоть как-то, но грела; Шубин поддерживал Беспалова; остальные справлялись самостоятельно. За спиной трещали мотоциклы; метались вдоль опушки, солдаты высаживались из грузовика; подошёл, лязгая траками, бронетранспортер. Сначала ноги провалились по щиколотки, потом по колено, но разведчики упорно лезли, штурмовали подозрительный вал, ощетинившийся паданцами и колючими кустами.

А потом заработал крупнокалиберный пулемет, установленный на БТРе. Красноармейцы дружно стали кувыркаться через косогор, катились вниз, пробивали хрупкую ледяную корку. Под косогором оказалось канава, до краёв заполненная липкой болотной жижей – все, кто выжил свалились в неё, промокли до нитки; вцепились в жилистые корни, ползущие по склону – холод потряс, напал озноб. Глубина здесь была по колено, ноги медленно проваливались в топкую массу, приходилось постоянно переступать, конечности сводило судорогой. Пулемётчик стрелял, делая короткие паузы, в которых явственно различалась немецкая речь. Бойцы возились в канаве, пытались выбраться, но дальше было точно так же: гиблое болото едва прикрытое коркой льда. Стрельба оборвалась, настала тишина…

– Не шуметь! – прошипел Шубин. – Все застыли – ни звука!

Адский холод поднимался по ногам, охватывал всё тело, люди замерли. Шубин смотрел на их страдальческие лица, чувствовал ком в горле – сами забрались в ловушку, теперь из неё не выбраться. Смертельно побледнела Настя, с тоской посмотрела на командира: мол, как же так – ожидали чего угодно, но только не этого. Вцепился в кривой сук генерал Беспалов – тяжело дышал, покрывался смертельной бледностью, он находился рядом, хотелось как-то его подбодрить, но слова не шли на ум. Превратился в изваяние полковник Гульковский. Слева Лёха Кошкин вцепился обеими руками в толстую ветку кустарника, пытался вытянуть ноги из трясины, но постоянно сползал обратно. За ним скорчился Арсен Вартанян, губы кривились в презрительной усмешке, она прилипла к лицу, превратилась в маску.

– Что делать, товарищ лейтенант? – просипел Кошкин. – Заворачиваться в простыню и ползти на кладбище? Так мы уже на кладбище… – он словно сам с собой разговаривал.

Шубин сделал страшные глаза:

– Заткнись, пожалуйста!

Немцы не стреляли, но по-прежнему находились на опушке, спорили: где же русские, чёрт возьми? Почему так тихо? Потом офицер выкрикнул несколько трескучих фраз: «Вперёд, к чёрту русский холод!». Цепочка пехотинцев двинулась вперёд, трескался лед, ломались ветки; кто-то ругнулся, провалившись в болото, стал звать на помощь; к нему бросились несколько человек, вытащили на сухое место, цепочка двинулась дальше. Постоянно кто-то проваливался, хватался за ветки и деревья. Немцы остановились, отдалившись от опушки метров на тридцать.