Тайна, приносящая смерть

– Так это... – Он замялся, вздохнул полной грудью, выдохнул с шумом, покачал головой со странной осуждающей улыбкой. То ли себя осуждал, то ли гостей за грубость. – Так она идет по улице, красивая вся такая, улыбается. Честно говорю, мужики, не сдержался. Молодость, она... Она так прекрасна, так завораживает, что не сдержался. Потом уж пожалел. Потом уже подумал, что Маша обидится. А в тот момент ни о чем не думал. Увидал эту кудрявую красотку и не сдержался, подарил букет. Разве это преступление?

– Нет, это не преступление, – не снижая своей сердитости, отозвался Бабенко и резким движением вскинул правую руку, вцепившись пальцами в его комбинезон с левой стороны. – Именно это – не преступление! Но вот Маша узнала, помчалась к Востриковой, они повздорили, и Маша разодрала лицо Таньке в кровь.

Бабенко пропустил мимо ушей, с какой досадливой болью чертыхнулся Игорь, и продолжил ругаться.

– Танька, перепугавшись, что ее сочтут виновницей в Машиной гибели, затаилась и на людях не показывалась. Пряталась, одним словом! А как только царапки ее чуть поджили, она из дома выбралась и...

– И что же? – вежливо поинтересовался Хлопов.

– И тут же попала в руки убийцы, – комкая окончания, невнятно закончил участковый, махнул рукой и снова начал оседать на ступеньки крыльца. – Так-то вот, Игорек... Не видел, говоришь, Танюшки-то, да? Стало быть, не видел...

Игорь ошеломленно водил глазами из стороны в сторону, то на Бабенко глянет и головой помотает, то на Щеголева со смущенной, неверящей улыбкой и снова отрицательно головой из стороны в сторону поведет.

– Да ладно вам! – выдохнул он наконец со странной дрожью в голосе. – Ладно вам врать-то! Кто... Кому она нужна-то! За что?!

– А Машу за что? – тут же отозвался участковый, обхватил голову руками и со стоном изрек: – Именно за что?! Кому они дорогу смогли перебежать, ума не приложу!

Хлопов постоял немного, потом на слабых ногах дошел до ступенек и осел прямо на землю подле ног участкового. Тронул того за колено, чуть сжал. Что-то начал говорить тому быстро и тихо.

Это он солидарность таким образом выражает, подумал Щеголев и решил вмешаться.

– Вижу ваше потрясение, понимаю настроение, заранее приношу свои извинения и тем не менее, – сухим казенным голосом прервал он их шептание. – Вы не могли бы рассказать, чем вы занимались минувшей ночью?

Спросил и сам себе отвесил мысленный подзатыльник.

Конечно, спал, сейчас скажет. И любой, каждый так сказал бы. Чем еще ночью добропорядочному гражданину заниматься. А что Хлопов добропорядочный, утверждал и Бабенко, и односельчане, и запрос, посланный Щеголевым на прежнее место жительства Хлопова в Хабаровск, тоже об этом свидетельствовал.

Не был, не имел, не привлекался. Именно так гласил факсимильный отчет от коллег. Жил тихо, один, работал в автосалоне сначала слесарем, потом инженером. За все время пребывания в Хабаровске ни разу даже штрафа не оплачивал за нарушение правил дорожного движения, потому как их не нарушал. И от соседей бывших отзывы только теплые и замечательные.

И тем не менее!

– Ночью я спал, – не обманул ожиданий Щеголева Игорь. И, едва заметно ухмыльнувшись, воскликнул с фальшивым оживлением: – Спал, не поверите, гражданин начальник.

Это его взбесило. Да так, что аж скулы свело от желания изругаться погромче и позабористее.

Острит? Острит, паскуда! Ишь ты, острить силы имеются. А вот у него – у Щеголева – сил уже просто нет. Он уже просто выдыхается от необходимости проводить каждый выходной в этой деревне, любуясь на остывающие трупы односельчанок этого симпатичного весельчака. У него уже ни острить, ни сострадать, ни любить людей сил не осталось. Да и за что их любить, людей здешних?! За то, что поворачиваются к нему спиной? За то, что отказываются понимать, помогать? За то, что сами не осознают всей серьезности создавшегося положения? А если это не просто сведение счетов, не ревность чья-то, не пьяный угар, не попытка попользоваться молодым красивым телом, а самая настоящая серия?! Что, если это маньяк орудует, а?! Это же все тогда! Это же стопроцентный безнадежный висяк! И мало этого, это вечное, постоянное, напряженное ожидание новой беды! Они этого разве не понимают?

– Верю, отчего же, – едва ощутимо скрипнув зубами, отозвался Данила. – И даже не стану спрашивать, кто может подтвердить этот факт. Хотя и мог бы спросить! Но, учитывая, что живете вы один, Игорь Васильевич, что свадьба ваша не состоялась по причине смерти вашей невесты, спрашивать не стану. Спали вы, стало быть, в одиночестве.

Щеголев с садистским каким-то удовлетворением отметил, как дернулась шея у Хлопова и окаменело красивое лицо. Как медленно сползла с колена участкового его рука и со стиснутым крепко кулаком очутилась в кармане комбинезона. Понаблюдал не без радости, как тот уставился на носы своих рабочих сандалий и рассматривал их бездумно какое-то время, не мигая почти. А крепкая грудь в это время часто вздымалась, в бессильном гневе выталкивая отработанный кислород.