Тайна, приносящая смерть

А ведь он очень старый! Морщинистый и дряблый совсем. Это открытие неприятно ударило его по глазам возле зеркала над антикварной тумбочкой. И силы уже не те, и осторожность тоже. Расслабился, влюбился, потерял бдительность. А ведь не имел права ее терять, не имел права доверять молодой здоровой бабе. Должен был прежде всего задаться вопросом: а зачем он ей?! Зачем такой старый и морщинистый нужен такой красивой молодой бабе, с потрясающей фигурой, гладкой кожей, тугой высокой грудью не рожавшей никогда женщины? Зачем он ей вообще?!

Она пробралась в его дом, прокралась в его душу, завоевала сердце, подсадила на наркотик своей молодости. Она погубила его! А зачем?!

Трясущимися руками Степушкин снял хромированную трубку с украденного пару лет назад телефонного аппарата. Подумал, рассматривая тут же засветившиеся цифры. Попытался положить трубку назад. Рука зависла в десяти сантиметрах от аппарата. И потом все же нерасторопными, неловкими движениями он принялся тыкать в цифры пальцем, набирая ее телефонный номер. Сначала набрал рабочий номер. Звонок гундосил долго и безрезультатно. Потом набрал домашний.

– Алле, – отозвалась почти сразу Лялька низким красивым голосом.

Он с ума сходил от ее голоса! От того, как она шептала, задыхаясь, ему на ухо разные непристойности. От того, как стонала громко, прерывая стоны тяжелым дыханием. Он все в ней любил, оказывается. Все, включая ее возможную жестокость и подлость. Он даже и это простил бы ей и помог, да. Лишь бы она...

Лишь бы это было направлено не против него.

– Это я, – обронил Степушкин и почувствовал страшную усталость, подогнувшую его колени.

– Жора?! – удивленно воскликнула Лялька и тут же недовольно заметила: – Мы же договаривались, что ты не будешь звонить мне!

Он промолчал. Пускай выговорится, пускай поругает его даже, пускай. Он стерпит. Не это важным для него сейчас было.

– Что-то случилось, Жора? – вдруг угадала она его странное молчание. И через мгновение, не услышав ответа: – Что произошло?!

– Нам надо увидеться, – еле выговорил Степушкин, показалось вдруг, что язык сделался огромным и неповоротливым. – Нам надо увидеться, Лялька.

– Но... Но я собиралась к тебе только на следующей неделе, – закапризничала сразу Ляля. – У меня свои планы, знаешь!

А вот у него в планах теперь – остаться в живых. А перед этим постараться выяснить, выболтала кому-нибудь или нет его молодая любовница про подаренную им подвеску с цепочкой? И если обокрала его, то куда подевала то добро, одна выкрала или был у нее сообщник? Если у себя дома припрятала, это еще полбеды. А если снесла в комиссионный магазин или постаралась выйти на скупщиков, то тут просто беда будет. Вычислят, откуда те цацки, мгновенно. И жить тогда Степушкину останется день-другой, не больше.

– Мне нужно, чтобы ты пришла ко мне, – бесцветным голосом произнес Степушкин и тут же зажмурился.

В голове один за другим промчались, будто огненные всадники, образы возможных Лялькиных сообщников. Все они, как один, были молоды, мускулисты, привлекательны. И ни одному из них Степушкин в подметки не годился. Он годился лишь на роль дурачка, обманутого любовника, которым попользовались и выбросили за ненадобностью.

– Мне нужно, чтобы ты пришла! – уже голосом, отвердевшим от обиды, потребовал он. – Не придешь, я сам к тебе явлюсь!

– О как! – фыркнула она с фальшивой веселостью, но почему-то ему показалось, она испугалась. – Ладно, не кипятись. Приду, дай хоть собраться. Часа через два буду.

– А раньше никак?! – Он снова дал слабину и начал умолять: – Лялечка, очень срочное дело, очень!

– Да что за дело-то, что? – разозлилась она и изругалась.

– Вопрос жизни и смерти, – неуверенно пробормотал Степушкин и, чтобы она не передумала, швырнул трубку на украденный им пару лет назад телефонный аппарат.

Запахнул на впалой груди ветровку и неуверенными шагами двинул на улицу.

Солнце стало чуть менее агрессивным и даже позволяло себе время от времени прятаться за тучки и неуверенному дождику побрызгать на пожухшую без времени листву. Как раз сегодня ночью такой дождь чуть прибил пыль, разбавив сухой застоявшийся зной робкой свежестью.

Степушкин с тоской глянул в небо.

Облака, распоровшиеся поутру редкими прорехами, сквозь которые полосовало по глазам невероятной синью, снова сползлись в большую темную кучу, и их все прибывало и прибывало.

Быть грозе...

Вдруг Лялька не успеет до дождя? Опоздает на автобус и решится идти пешком. Недалек путь, всего-то четыре с половиной километра от села до села. Но по грозе да пешком, нехорошо это.

Чего торопил ее? Чего нервничал? Что могут решить лишние полчаса, час? Дело-то уже сделано, цацки у него украдены. Если это сделала Лялька, а больше некому, он просто попытается ее уговорить не совершать глупостей. Не нужно их нигде светить, не нужно нести на продажу. Да он, в конце концов, сам может у нее их выкупить, вот! Хоть и не нужны они ему теперь особо, а все же выкупить сможет. Денег-то у него еще о-очень много, не растратить их в одиночку за оставшуюся недолгую жизнь.

Надо ее уговорить, надо. А как? Что придумать?