Тайна, приносящая смерть

– Нормальный вроде, – согласно кивнул Бабенко, так и не скрипнув ни разу стержнем по бумаге. Все, что сказал теперь Мишка, уже давно было им записано в исписанный до картонной обложки блокнот. – Только вот говорил со мной грубо очень. Грубо и вызывающе. Горе у него, вишь, а я тут свою ментовскую харю к нему в дом сунул.

– Так и сказал прямо?! – ахнул Мишка с разгорающимся с каждой минутой любопытством. – Ни хрена себе, а вежливый будто всегда.

– Будто... Может, и не совсем так, конечно, но я так услыхал, – чуть подредактировал свой рассказ Бабенко. – Слушай, а чего он пить с тобой расхотел?

– Не расхотел, а не захотел вовсе, – уточнил Никонов и кивнул себе за спину. – Мне всегда хочется, когда футбол. Я и во время матча прикладывался, а после вообще завелся.

– Какой ты удалец, – похвалил с кислой улыбкой Бабенко. – Все успевал. И футбол смотреть, и водку пить, и с соседом по телефону трепаться! Красавец!

– Да ладно тебе, Степаныч, погоди укорять-то, – надулся Никонов. – Кто старое помянет...

Но оба все равно тут же вспомнили, как несколько лет назад Мишка был запойным и склочным мужиком и Бабенко не раз приходилось его в чувство приводить, запирая его в его же собственном подвале на пару часов, пока дурь из башки не улетучивалась вместе с хмелем.

– Не пью я особо. А когда случается выпивать, закусываю теперь. Хочешь, вон и у Сашки спроси, тот подтвердит, что я теперь держу себя в узде. В огороде вон копаюсь, сам видал.

Бабенко покосился на недокопанный палисадник.

– Спрошу и у Сашки, не переживай, – он начал с кряхтеньем подниматься со ступенек. – А где он теперь-то?

– В доме. Позвать?

Ну, вот не хотел с какой-то причины Никонов Бабенко в дом пускать. Что ты будешь делать, а! Участковому аж обидно стало. Как беда какая подвалит, так к нему бегут. Помогай, Степаныч, как хочешь. А как в дом позвать, так нет, увольте. Он ведь и теперь не по своей нужде под солнцем по деревне, как собачий хвост, мотается. Если разобраться, ему что, больше всех надо? Возьмет да и уедет к сыну. Пускай тут как хотят разбираются. Вон в соседнем селе новый участковый раз в неделю хорошо если появляется. И народ по привычке ему время от времени позванивает. А что он может? Если только советом помочь. Соваться на чужую территорию прав он никаких не имеет.

Сашка вышел на крыльцо помятым каким-то, всклокоченным. Через всю щеку ото лба свежая царапина, губа припухла.

– Вы чего там, подрались, что ли? – начал прозревать участковый. – Потому меня и в дом не пускаешь, Михаил?

– Да я-то тут при чем? – махнул в сердцах рукой Мишка Никонов и покосился на сына будто бы и с болью даже. – Приволок девку какую-то в дом из города, она дел никаких не делает, спит да курит за домом целыми днями. Вчера вон подрались они с ней, видал, как портрет-то ему подправила.

– А где она сейчас?

Павел Степанович раздосадованно попенял себе: совсем хватку теряет, совсем стар стал. Знать не знает, что посторонние на его подведомственной территории проживают, и без регистрации, пускай и временной, между прочим. Мало того, дебош учиняют. А если бы драка та еще дальше зашла, а? Неспроста в дом не зовут, там наверняка как после бомбежки.

Вот случись что-то страшное, что тогда? Снова ему по шапке? Скажут, мало того, что два убийства меньше чем за месяц случились, так еще и вдогонку...

– Спровадили мы ее сегодня поутру, – проворчал Саша, усаживаясь рядом с отцом на ступеньки крыльца. – Нет бабы, и эта не баба. Такие они, городские.

– Деревенские, что ли, лучше? – фыркнул его отец и мотнул лохматой башкой куда-то в сторону хлоповского двора. – К Игорьку-то после Машки Лялька каждую ночь в окно скребется. Вот тебе и деревенская! Везде успевает, и в соседнюю деревню к вору этому, рецидивисту полоумному, мотаться раза по два на неделе, и к Игорьку каждую ночь.

Бабенко слушал, не перебивал. Кое о чем он знал, о чем не знал, о том догадывался. И этому высокомерному молодому оперу из города даже докладывал. Только тот слушать не пожелал. Нос поморщил и пальцами помахал в сторону двери, убирайся, мол, некогда.

Интересно, что он теперь скажет под весом неопровержимых улик, а? Павлу Степановичу осталось только звоночка одного дождаться от давнего дружка, но то будет не раньше понедельника, и тогда...

– Что ты мелешь, батя?! Вот чего ты мелешь?! – разозлился Сашка, только злился он как-то вяло, будто сил у него совсем не было или досада какая-то душу ему разъедала. – Лялька, во-первых, никакая не деревенская, она к нам из города приехала, если что. А с Игорем она еще и при Машке путалась.

– Да ладно! – вскинулся отец. – Как же так? Я ее тут ни разу не видал.

– Он к ней ходил. Это теперь она стыд потеряла, сама к нему приходит. А тогда осторожничали.

– Да не может быть! Он ведь всю дорогу дома! Я поздно ложусь, вижу свет всегда в доме, да и звоню ему, он трубку берет! – начал кипятиться Никонов-старший, даже в сердцах двинул сына в плечо.

– Вот именно, что трубку он берет.