Тайна, приносящая смерть

– А затем, милая, что боялся! Страх сковывал Хлопова по рукам и ногам. Всю жизнь он был трусливым подонком. Он... Короче, после визита Бабенко к нему домой он мучительно размышлял, как отвести от себя подозрения. Не дурак же, понимал, что его трюк с телефонным разговором во время футбольного матча может быть разгадан. Маловероятно, но доля риска сохранялась. Он начал следить за домом Востриковой, прекрасно зная, что та никуда не уехала, а сидит дома, зализывает раны, нанесенные ей Машей. А когда та помчалась к Саше Углиной, перепугался окончательно. А вдруг Маша что-то в момент их встречи выболтала? Вдруг что-то про ожерелье рассказала? Или еще что-нибудь такое, что падет тенью на него – Хлопова. Он подстерег ее на обратной дороге, начал с ней говорить, расспрашивать. Та заартачилась, даже попыталась закричать, он ее и... Уже когда душил, решил, что это убийство снова ему на руку. Никто не свяжет смерть девушки с ним. Как раз наоборот! Частички кожи под ногтями убитой Маши – Танины, в гости она ходила к дочери убитой. Могла проболтаться. А та решила отомстить. Вот взяла и удушила соперницу матери, а возможно, и убийцу.

– Да-а-а!!! – Леночка, зажмурившись, покрутила головой. – Как все замысловато! Как все... Как все страшно продумано!!! Не явись вы вовремя к нему домой или спрячь он деньги понадежнее, никто не доказал бы ничего.

– Никто и никогда, – согласно покивал Данила, перевернул мясо, побрызгал на запекшиеся от решетки рубцы лимонным соком. – Лялька помогла, конечно. Она, как увидала сумку с деньгами и чемодан распахнутый, позеленела просто. Ага, говорит, без меня намылился срулить! Что тут началось!!! Еле отбили их друг от друга. Она потом все под протокол рассказала. Хлопов какое-то время посопротивлялся, но, когда серии и номера купюр из его сумки совпали с украденными много лет назад, сдулся сразу как-то и начал тарахтеть, только успевай записывать.

– Участковый тоже молодец, да? Он ведь тебе сразу говорил, что что-то нечисто вокруг этого романа Хлопова с Машей. И секретаршу школьную провоцировал, попросив напечатать ложный донос на Машину дочку.

– Да, это он мудрец такой, решил таким образом их раскрепостить. Мол, успокоятся, вожжи отпустят, наследят непременно. Потом он еще со своим старым приятелем связался, тот контролером на зоне много лет отработал. Он ему все детально рассказал и попросил навести справки про Степушкина. Вот не давало покоя Павлу Степановичу Бабенко, что же именно могло привлечь такую молодую и шикарную бабу, как Лялька, в старом пне – Степушкине.

– И что старый приятель?

– А тот ему прямо накануне понедельника воскресным вечером позвонил и сказал, что в зоне долго обсуждали то неудавшееся ограбление инкассаторов и то, что Степушкин был будто в деле. Должен был замки на машине открывать, но, мол, его искусство не потребовалось. Машину сами инкассаторы открыли. Но будто бы к деньгам он никакого отношения не имел и сел потом сразу же за мелкое воровство, жрать было не на что. Так, мол, калякали отдельно и тихо очень, что Гога хитрый старый лис и что сначала цацки антикварные странным образом пропали, потом вот денег тьма. Но быстро замолкли, потому что Гога в дурку после последней ходки угодил, а про ограбление, мол, менты воду сами мутят. Деньги целы, провокация это.

– Ага! Он понял, что интерес к Степушкину у школьной секретарши не бескорыстный?

– Точно. – Данила стянул с решетки подрумянившийся с обеих сторон кусок, шлепнул Леночке в тарелку. – Держи, еще один!

Она жалко улыбнулась – сытость давила уже на переносицу, но вилку с ножом послушно взяла на изготовку. Мужа обижать было нельзя.

– Потом идентифицировал след от каблука, начал думать, снова пошел к Никоновым, уточнил все насчет того футбольного матча, ставшего алиби для Хлопова. И пока я рыл с одного края, пробивая, откуда вообще взялись такие люди, как Гаврилова Лилия Федосеевна и Хлопов Игорь Васильевич, он почти сумел доказать, что Хлопов и Углину, и Вострикову убил. Для себя, конечно, доказал, не для суда. Ну что, все? Любопытство твое удовлетворено?

– Почти. – Леночка снова вымученно улыбнулась. – Только... Только есть я больше не хочу!

Возмущение его прервал телефонный звонок от матери.

– Да, ма, привет. – Данила начал с раздражением нанизывать куски мяса на длинную вилку и стряхивать их в глубокую эмалированную миску. – Что делаю? Мясо жарю. А что это у тебя голос такой торжественный?

– Она уже сказала тебе? – перебила его мать. – Твоя жена тебе уже призналась наконец?

– Что сказала? – Он резко обернулся на Леночку, послушно нарезающую кусок телятины, от которой она только что отказалась.

Откуда-то к горлу подкатил первобытный страх, вспомнились многочисленные рассказы про супружеские измены, начинающиеся со всякого рода капризов. И про пропущенные ею вчера и позавчера днем его телефонные звонки. И про отсутствие аппетита у жены. Влюбилась, что ли? А голос-то, голос с чего у матери такой?! Будто с трибуны вещает, а не по телефону звонит.