С грохочущим гулом расползлись в стороны створки ворот. «Ягуар», тихонько урча, втянулся под арку. И тотчас же далеко сзади бабахнул негромкий взрыв. Кромешная тьма ослепила нас. Мы выпрыгнули из машины, ощупью нашли ниши и спрятались в них. Тишина, воцарившаяся на несколько мгновений, была смята и опрокинута топотом сотен людей, бегущих по эстакаде к воротам. В руке Аурелио вспыхнул карманный фонарь. Его слабый луч, скользнув по булыжникам, заплясал на чугунной решетке, преграждавшей путь в крепостной дворик. Через пару секунд гранаты разнесли вдребезги эту последнюю преграду. Взрывы оглушили нас и сильно помяли «Ягуара», однако партизаны с торжествующими воплями руками вкатили машину во двор, толкая ее перед собой. И тут наконец пришли в себя обалдевшие поначалу пулеметчики. Длинная очередь шарахнула по каменному покрытию двора. Воздух наполнился визгом рикошетирующих пуль и гранитной крошкой. Несколько человек сразу же упало под ноги бегущим. Бойцы Аурелио бросились назад к арке. Атака грозила захлебнуться. Тогда я выхватил из рук Педро карабин и двумя выстрелами снял пулеметный расчет. Правда, для этого мне пришлось покинуть укрытие. К счастью, все обошлось. Мгновенно ревущая людская волна заполнила двор. Где-то залаял еще один пулемет, но было уже поздно. Партизаны ворвались в солдатские казармы, в тюрьму, в арсенал. Не прошло и десяти минут, как они начали раздавать оружие освобожденным узникам. Противник, застигнутый врасплох, оказывал слабое и беспорядочное сопротивление. В начале шестого все было кончено. Посреди двора партизаны и недавние заключенные развели огромный костер. В нем горел тюремный архив. Внезапно пролившийся дождь не смог загасить этого огня. Бывшие арестанты в робах из джинсовой ткани с возгласами ликования предавали сожжению свои личные дела.
Я окинул взглядом разгоряченную толпу и не увидел ни одной пары равнодушных или усталых глаз. Ей богу, это были счастливые люди, и мне захотелось во всем походить на любого из них. Я сорвал с кителя и швырнул в костер тяжелые золотые эполеты, аксельбанты и шитый золотом пояс. За ними последовала большая, как велотрек, фуражка с высоченной тульей. Мой некогда белоснежный мундир теперь был испачкан и изорван. Я стал частицей грозной веселой человеческой массы, которая наэлектризовала меня, зажгла своим энтузиазмом. Не зная языка этих людей, я, немолодой человек с седыми висками, пытался петь вместе с ними их «Venceremos» и наш общий «Интернационал», и ливень смывал с моего лица слезы счастья. То был у меня высший миг всей жизни…
За башней с часами треснуло несколько винтовочных залпов.
– Что там? – спросил я у приблизившегося Аурелио.
– Это расстреливают тех, кто пытал заключенных.
– Так. А что вы намереваетесь делать с пленными солдатами?
– Многие перешли на нашу сторону. Остальных отпустим восвояси. Монкану взорвем.
– Зря, сеньор команданте. Вы думаете, Штаты не ссудят Мендосу деньгами на постройку новой тюрьмы? Скоро – я в этом уверен – вы одержите победу, и тогда здесь будет мемориал революционного движения Аурики. Разве можно взрывать историю своего отечества?
Аурелио положил руку на мое плечо.
– Не называй меня сеньором, компаньеро. Зови, как все, по имени и говори мне «ты».
Он улыбнулся озорной белозубой улыбкой.
– Знаешь, когда я тебе поверил до конца? Когда ты пел… Слушай, а может останешься у нас? Если доживешь до нашей победы, мы наградим тебя вторым орденом Белого Кондора. За штурм Монканы.
– Нет, Аурелио. У меня своя дорога. Я хотел бы служить делу революции дома, на родине. Вы тут одни справитесь. Народ уже сдвинулся и пошел за вами… Кстати, о чем будет ваш первый декрет в первый день вашей победы?
– Мы отменим частную собственность, ибо от нее все беды.