Тайна пропавшего ученика

Она села за стол, отодвинула лампу в сторону и принялась карябать какие-то доводы в своё оправдание, а в это время за окном мимо неё мелькали первые дома Валенсии.

Флинн понятия не имела, что именно писать матери и о чём упоминать не стоит. Несколько секунд она взвешивала, не написать ли просто, что уехала на дрезине. Но лгать не было никаких оснований. Магический поезд-интернат. Сохранённые Кёрли старые рубашки Йонте. Школьный гимн на присланной им открытке – всему этому мама так и так никогда не поверит.

Ручка в руке Флинн словно жила собственной жизнью. Всякий раз, когда писанина грозила стать неразборчивой, она тут же жаловалась, издавая предупреждающий писк. Из-за этого громкого звука Флинн было невероятно стыдно перед третьеклассниками, и она поменяла ручку на зелёную, более лёгкую перьевую. Но та оказалась ещё хуже: она имела склонность комментировать каждую орфографическую ошибку Флинн громким «Не так! Не так!». После трёх невыносимых «Не так!» Флинн с горящими ушами опять взяла пищащую ручку.

Когда через двадцать минут многократного писка она закончила письмо, город уже остался позади. Теперь Всемирный экспресс катил по простирающейся на многие километры скалистой Каталонии. На грядах гор возвышались крепости, а в широких, светлых долинах к небу тянулись агавы. По небу плыли облака, отливая жёлтым светом в слабых лучах осеннего солнца. Флинн, вздыхая, следила за тем, как по очереди сменяли друг друга дождь и солнце. Она понимала, что письмо к матери получилось недостаточно успокаивающим, но лучше не выходило. Поставив корявую подпись, она ещё раз пробежала взглядом текст:

«Мама, вот увидишь, я найду Йонте! Я путешествую поездом, на котором он тогда исчез. Как ты считаешь, во мне есть потенциал для большого будущего? Или для маленького? Или хотя бы для какого-нибудь?

Я даже не мечтала, что однажды так много увижу в мире. Он бескраен, устрашающ и прекрасен!

Но не беспокойся, здесь вообще-то почти как дома: вороны, хлеб и широкие поля».

Разумеется, тут она соврала – ничто в экспрессе не напоминало дом. Закусив губу, Флинн с неспокойной совестью пририсовала рядом со своим именем сердечко. Сердечки были не в её стиле – но что же тогда может успокоить, если не это?

Когда Флинн зашла в комнату отдыха павлинов, Пегс сидела в углу и читала второе письмо родителей.

Из старомодного радиоприёмника рядом с ней на этот раз лилась какая-то безумная оперная музыка.

Флинн показала ей письмо к матери, которое она положила в плотный конверт кремового цвета:

– Где я могу его отправить?

Пегс отшвырнула в сторону родительское письмо так, словно уже давно собиралась это сделать, и, выключив радио, встала.

– Слава великому Стефенсону! – воскликнул какой-то второклассник, сидевший в компании нескольких павлинов в другом конце вагона. – Наконец-то она вырубила своего Хрюкендинка!

– Это Хумпердинк! – завопила Пегс так громко, что павлины и Флинн вздрогнули. – Хумпердинк, а не Хрюкендинк, идиот! – Оскорблённо фыркнув, она вскинула голову. – Идём, Флинн!

Флинн молча последовала за ней через спальные вагоны учеников к вагону для персонала.

В отличие от вагона отдыха павлинов он был поделён на три отсека. Из узкого коридора вели три двери: в медицинский пункт, комнату отдыха для сотрудников и учительскую.

У двери в учительскую в конце коридора висел плоский красный почтовый ящик. На нём медными буквами было написано:

ОТПРАВКА ПОЧТЫ В ЛЮБУЮ ТОЧКУ ЗЕМНОГО ШАРА.

ВЫЕМКА ПИСЕМ – КАЖДОЕ ВОСКРЕСНОЕ УТРО.

ПОЧТОВЫЕ МАРКИ СПРАШИВАТЬ В УЧИТЕЛЬСКОЙ.

– Только не это! – вздохнула Флинн. Сегодня воскресенье – точнее, вечер воскресенья. Правда, Даниэль уже давно всё сообщил её матери по радиосвязи, но поскольку она, судя по всему, всё-таки подключила полицию, просто ужасно, что с письмом придётся ждать ещё неделю. Но что ей ещё оставалось? Мобильного телефона у неё нет, и ноутбуков здесь тоже не держат.

– Н-да, – пожав плечами, сказала Пегс. – Радиосвязь и письма. Всё, как и сто лет назад. Это правило ввёл лично Стефенсон. Интернета тогда не было.

Флинн удивлённо подняла брови.

– Как же он мог тогда его запретить? – кислым тоном спросила она.

Пегс же эта ситуация, похоже, полностью устраивала. Получать письма с требованиями хорошей успеваемости и прочих успехов раз в неделю ей было явно более чем достаточно.

За окнами начинал моросить дождь, забрызгивая стёкла и размывая вид на высокие светло-песочного цвета дома Барселоны. Флинн подняла руку, чтобы постучать в дверь учительской и попросить почтовую марку.

Она ещё не коснулась блестящего тёмного дерева, как из учительской в коридор донёсся голос, прерывистый, как шёпот дождя за окном:

– Гарабина, не стойте в коридоре. Бумаги у меня здесь.

Флинн замерла. Дверь была приотворена. Она взглянула на Пегс – её судорожный жест рукой однозначно говорил «Нам лучше исчезнуть!».