Тайна пропавшего ученика

«Что было раньше

Мне бы хотелось сказать, что я в пять лет уже умела читать, но даже в школе мне потребовалось много времени, чтобы этому научиться.

В восемь лет мне пришлось начать помогать по хозяйству. Моим братьям, конечно же, нет, и поэтому я никогда не успевала делать домашние задания.

В десять я победила в тайном голосовании на звание самого странного ученика, хотя участвовать вовсе не собиралась.

В двенадцать половина класса впервые заметила, что я девочка».

Прервавшись, Флинн осмотрелась вокруг. Касим снова перечеркнул всё, что написал. Значит, у него дела обстоят не лучше, чем у неё. Флинн спросила себя, действительно ли он пишет о своём уличном прошлом или пытается эту тему как-то обойти. Стуре Аной, наоборот, лишь пялился на лист бумаги перед собой с выражением полного бессилия, отчего Флинн преисполнилась неким злорадством. Похоже, трудности по некоторым предметам возникают даже у такого ханка, как он.

Одна Пегс строчила как одержимая. Гора листов у неё на коленях росла.

Флинн пробежала глазами собственный текст. И это всё, что было раньше? Это действительно всё? Она взяла ещё один чистый лист.

«В пять лет я уже умела читать и глотала целые романы. Больше всего я любила «Анну Каренину».

Флинн не сомневалась, что у них дома даже не было такой книги, но она обнаружила её на складе у Фёдора, и название её впечатлило.

«Когда мне было восемь, я победила в международном конкурсе произнесения слов по буквам.

В десять я стала самой популярной ученицей во всей школе.

В двенадцать я впервые отправилась путешествовать одна, но добралась только до Лампедузы».

Она не знала, где находится Лампедуза – но, положа руку на сердце, кто ж это знает, верно?

Она с удовлетворением взглянула в окно. Экспресс не спеша катил в предгорьях Балкан. Мимо окон проносились зелёные и жёлтые листья, отбрасывая крошечные пятна тени на лица павлинов. Взгляд Флинн скользил по вагону, следя за переливами красок.

Сзади, скрестив руки перед собой, сидела Гарабина, и перед ней не лежало ни одного листа бумаги.

– Чего тебе? – прошипела она, заметив взгляд Флинн.

Это привлекло внимание Даниэля, который спросил с другого конца вагона:

– Почему вы обе не пишете? – В голосе его звучала не злость, а всего лишь любопытство.

– А какой в этом смысл? – с вызовом ответила Гарабина. – Вы ведь ждёте, что мы накатаем сплошную чушь!

Впервые Флинн полностью разделяла её мнение. Какая разница, что она делала или не делала в своей жизни прежде?

– Это не бессмысленно, – возразил Даниэль, в то время как павлины, один за другим прекратив писать, переводили взгляд с Гарабины на Флинн и Даниэля и обратно.

– Я хочу, чтобы вы осознали, что семь лет путешествия по Тибету стоят больше, чем семь школьных аттестатов, а пять недель на воздушном шаре – больше, чем пять лет занятий с репетитором.

– Но это события, которые никого не касаются, – сказала Гарабина. – Я предпочитаю в этом не участвовать, – словно у неё было право выбирать, заявила она и добавила с улыбкой: – Только тайна делает женщину женщиной. – И она сверху вниз взглянула на Флинн. – Разумеется, я говорю о себе.

Даниэль поднял брови, но ругать её всё же не стал.

Флинн подавила в душе ярость. Не говоря ни слова, она отвернулась и ещё раз перечитала последнее предложение.

«…добралась только до Лампедузы».

Что за бред! Она смяла листок и снова взялась за ручку. Теперь она написала:

«Честно говоря, мне всё равно, что было раньше, и Вам, должно быть, тоже. Мы же теперь здесь – или нет? Я считаю, что только это и важно».

С нехорошим чувством в душе она сдала листок. Это был настоящий текст про неё, и если Даниэль посчитает его невежливым или её ленивой – значит, так тому и быть.

Искоса поглядывая на директора, она села на место. Его взгляд скользил по бумаге без всякого выражения, но Флинн, ещё не успев отвернуться, увидела, как на его лице промелькнула улыбка.