Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

На Сенковского это похоже; разумеется, Пушкину-то он платил, а вот с остальными вполне мог обходиться именно таким образом, и Ершов, описывая свои денежные отношения с Сенковским, выдавал Ярославцову желаемое за действительное. Сенковский был в коммерции жестким человеком, да ведь нельзя же и мазать его одной черной краской и считать, что он всюду лжет. К тому же надо было и «накопить» этот долг — опубликовать 600 строк стихов в «Библиотеке для чтения», не получая гонораров, а потом предъявить такой счет! Между тем к моменту этого разговора Треборна с Сенковским Ершов опубликовал в «Библиотеке» около 1400 строк стихов (помимо сказки). Значит ли это, что Сенковский уже оплатил ему первую часть сказки и 800 строк опубликованных стихов, а за остальные 600 задолжал? Откуда у наших филологов такое представление? И как, в таком случае следует понимать слова Сенковского, сказанные Треборну в том же разговоре: «Я должен вам сказать, что я очень недоволен Ершовым: я ему все сделал, а он поступил со мною очень подло, — извините за выражение, — он был очень неблагодарен против меня».

При внимательном рассмотрении ситуации выясняется, как и во всех других случаях, что факты свидетельствуют против версии авторства Ершова.

2) Ершов, по его словам, будучи в «страшной хандре», уничтожил «заметки, писанные Пушкиным» и студенческий дневник. Пытаясь объяснить уничтожение дневника и беловика сказки с поправками Пушкина, наши филологи ссылаются на свидетельства Ярославцова и художника М. С. Знаменского. Но если признать, что Ершов не был автором сказки, придется признать и тот факт, что «простодушный» Ершов был неоткровенен ни с Ярославцовым, ни со Знаменским. Мы не знаем, когда точно он уничтожил свой дневник и свой беловик сказки с пушкинской правкой, но в любом случае он это сделал не потому, что в дневнике было «одно идеальное», которого он устыдился. Ершов довольно быстро убедился, что поддерживание позы автора сказки требует осторожности и что порой приходится отвечать на вопросы, на которые у него и ответа быть не могло. А из пушкинской правки и из записей в дневнике могло стать очевидным, что истинный автор — Пушкин.

Чтобы сохранить тайну, врать приходилось и лучшим друзьям, так что свидетельства Ярославцова и Знаменского в данном случае — лишь то, что сказал им Ершов, а что было на самом деле, нам неизвестно. Но при чем тут «заметки, писанные Пушкиным и другими» ? Их-то чего было уничтожать — тем более «в страшной хандре» ?! Такого рода «заметки» в трудную минуту могут только поддержать писателя, а не усугубить его уныние или хандру.

Такое можно объяснить только тем, что Ершов сознательно не оставлял следов пушкинского авторства сказки.

3) До нас не дошло ни одного экземпляр а журнальной публикации или отдельного издания сказки 1834 года с надписью «От автора» любому из тех, кто принимал участие в его литературной и жизненной судьбе: Жуковскому, Никитенко, Плетневу, Пушкину или Сенковскому, — что представляется просто невероятным. Что бы ни говорили наши филологи о «перемещении библиотек», о том, что детские книги сохраняются реже — или вообще не сохраняются, невозможно объяснить, что не уцелело ни одного подобного экземпляра сказки, если считать автором Ершова. Не потому ли эта книга и могла исчезнуть из пушкинской библиотеки (а она в ней была), что никакой дарственной надписи на ней не было? На сегодняшний день не существует ни одного экземпляра ни одного издания сказки с дарственной надписью Ершова, подтверждающей его авторство.

Объяснение этому факту может быть одно: не будучи автором сказки, Ершов избегал и подобных дарственных надписей.