Тайна родной крови

– Да, я написала отказ от ребенка, а приемные мать с отцом тут же оформили удочерение. Отец им заплатил приличную сумму. Вероника никогда не должна была узнать, что я ее мать. Собственно, прошло больше двадцати лет, как она вдруг пришла ко мне. Я только что похоронила отца, два года перед этим лежавшего без движения. Пришлось ее впустить в квартиру – вела она себя отвратительно, как хабалка, – Шустова брезгливо поморщилась. – С порога начала качать права, цепким взглядом оценивая обстановку квартиры.

– Веди она себя скромнее, вы бы приняли ее более радушно?

– Нет, конечно. Я сразу дала ей понять, что признавать дочерью не собираюсь.

– Про генетическую экспертизу вы не подумали? Девушка могла оказаться мошенницей.

– Подумала. Поэтому разрешила ей выкурить сигарету в гостиной, где мы сидели. Окурок ее мерзких дешевых сигарет был вполне пригоден для анализа.

– И?

– К сожалению, она действительно моя дочь.

– Она приходила к вам еще?

– Нет. Больше ни разу в своей жизни я ее не видела.

– Как вам удалось от нее избавиться так надолго? Вы дали ей денег?

– Немного. Я прекрасно понимала, что вымогательство будет продолжаться бесконечно. Поэтому, отдала еще и документы отца и сумела убедить, что этим обеспечу ей прекрасное будущее.

– Вы рассказали ей историю Хмелевских?

– Да, полностью. Начиная с ограбления.

– Что именно убедило ее поверить вам?

– Небольшой спектакль с раскаянием, слезная просьба не портить мне карьеру. Якобы повинившись, я достала папку и, отрывая от сердца, отдала ей с напутствием довести дело жизни деда до конца! – рассмеялась Алла Арсентьевна.

– Неужели она не поинтересовалась, почему вы сами не воспользовались этими документами? Или не отдали сыну?

– Я больная, старая уже тетка, сын-неудачник, кроме женщин и карт ничего на уме нет… ну и так далее, – усмехнулась Шустова. – К тому же я сразу поняла, что она из себя представляет – жадная, недалекая детдомовская девка. Хотя, надо сказать, красива не меньше, чем мой сын.

– Алла Арсентьевна, вы говорите о своей дочери!

– Только не нужно меня упрекать. Ничего, кроме определенного набора хромосом, у нее от меня нет.

– Цинично, – Борин не смог скрыть своего отвращения к этой женщине.

– Зато правда. Как бы то ни было, я избавилась от нее и до сегодняшнего дня не вспоминала. Я даже подумать не могла… неужели устранение детей Хмелевского – дело ее рук? Чудовищно! – Алла Арсентьевна театрально прикрыла ладонью глаза, пряча взгляд.

– Вы не знаете, как и когда Вероника выехала в Польшу?

– В Польшу? Ах, да… где-то через полгода после визита ко мне. В записях отца было ясно указано, что Казимир перебрался в Польшу в девяностом году. Мне оставалось только убедить ее, что без капитала он никак не мог выехать! А значит, все награбленное отцом взял с собой. Учитывая, что отец его жены работал в министерстве иностранных дел, Казимир мог спокойно вывезти и коллекцию камней, и яйцо Фаберже, за которыми так долго охотился мой покойный батюшка.

– А как же тот факт, что генерал Леонтьев нашел Зосю Хмелевскую живой и здоровой? Вы о нем умолчали?

– Да, умолчала! Мне нужно было, чтобы девица убралась от меня подальше. И она убралась! Все, точка. Остальное меня не волнует.

– От кого вы узнали, что она уехала?

– От нее же и узнала. Эта дурочка позвонила мне из аэропорта в день вылета. Сообщила, что вышла замуж за поляка и уезжает на ПМЖ. Попрощалась навсегда, так сказать.

– Фамилию мужа она не произносила?

– Кажется, что-то сказала… но – нет, не припомню точно. Какой-то ее однокурсник, одноклассник… нет, не помню.

– Врублевский?

– О! Да, точно. Она сказала: «Я теперь стала пани Врублевской, мама». Мама! Какая я ей мать? – возмущенно вскрикнула Алла Арсентьевна.

– Точно, никакая, – тихо произнес Борин, подписывая Шустовой пропуск.

Он так же тихо выругался, когда за ней закрылась дверь. Ему вдруг нестерпимо захотелось обнять свою маленькую Стаську, вдохнуть запах родного ребенка, рожденного любимой женой. Он вспомнил себя, испуганно мечущегося по холлу родильного дома, куда привез Дашку рожать его, Леонида Борина, дочь. И то чувство гордости, которое распирало его, когда впервые поднял кружевной уголок одеяльца и увидел сморщенное красненькое личико малышки. Представив, что этого могло и не состояться в его жизни, Борин ужаснулся. Быстро рассовав по карманам телефон, две связки ключей и бумажник, он выскочил из кабинета. Мысленно Борин уже нарисовал картину: он за накрытым к обеду столом, напротив него сидит, подперев кулачком подбородок, Дашка, под столом в его ногу упирается морда пса, соскучившегося по запаху хозяина, а рядом верещит о чем-то своем Стаська, с обожанием заглядывая ему в лицо.

Глава 54

– Вера, к сожалению, суда не миновать, – Лыков присел на низкий подоконник кухонного окна и тут же резко вскочил – в спину ему уперся кактус. Несколько колючек впились в кожу через туго натянутую футболку.