Тайна розовых козлят (СИ)

В кронах деревьев, усыпанных мелкими голубоватыми листочками, не пели птицы. У корней, наполовину скрытых вездесущими разномастными соцветиями, не возились насекомые, которых Луффи, не имея ничего лучшего, мог с чистой совестью заживо жрать. Здесь даже не росло ни фруктов, ни грибов, ни ягод. Ничего вообще, кроме бесконечных душных бутонов: синих, белых, розовых, желтых, красных, даже порой серых. Цветы распускались в древесной листве, немыслимым образом выглядывали из самой коры, робко подмигивали из зияющих пустотой дупел, стелились под ногами надоедливым и раздражающим коврищем, оплетающимся вокруг лодыжек и знатно замедляющим путь.

Поначалу Луффи, обычно приходящий в неземной восторг даже от сидящей на стене кверху лапами мухи, собирал их в охапки, сооружал букеты, срывал лепестки, устраивал своеобразные хлопушки, конфетти да фейерверки. Чуть позже — более-менее удачно сплел кривенькй веночек, бесстрашно водрузив тот на голову Ророноа; и Зоро даже позволял ему оставаться там до тех пор, пока мелкий обезьяний гаденыш не решил вякнуть что-то о весенних лужайках на забавных цветущих макушках.

Еще чуть позже, когда капитанское брюхо издало полный скорби стон, о цветах Его Величество благополучно забыло, переключив всё свое будущее королевское внимание на единственно имеющий смысл вопрос — где же прячется мясо…?

Поэтому сейчас, когда увитая цветочными дебрями тропа неожиданно привела их прямехонько к откормленным тучным копытным, Зоро, молчаливо, но искренне мальчишку жалеющий, и решил, что если в чертовом розовом фургоне никого не окажется — хер с ним, пусть себе сжирает несчастных тварей, даже несмотря на их — во всех отношениях подозрительный — окрас…

Только вот судьба, в которую Ророноа ни капли не верил, распорядилась иначе.

Высокий темнокожий мужичок, овитый летучими голубыми тряпками, вырос под самым носом настолько резко и неожиданно, что Зоро не налетел на того лишь благодаря годами оттачиваемой реакции. Луффи же, не понявший, что вдруг такое произошло, поднял увенчанную шляпой голову, похлопал глазищами и, расплывшись в коронной солнечной улыбке, выдал загадочное:

— О! Козлиный дядька!

Зоро никогда не задумывался, как там работает чутье непоседливого капитана, но твердо знал одно: раз Луффи что-то говорит — значит, более чем вероятно, что так оно и есть.

Поэтому, перехватив поудобнее сползающую резиновую тушку, мечник отошел на два шага назад, окинул темнокожего типа придирчивым взглядом и лишь еще сильнее нахмурился.

Мужик был совершенно лысым, но зато брови… Таким бровям — косматым да крученым — позавидовал бы даже озабоченный кок. Тонкие губы, серые и абсолютно безмятежные глаза, глядящие так, будто перед ними скакала славная и пушистая лесная белочка, а не стоял, нервозно поглаживая катаны, свирепого вида пират с лыбящимся юнцом под мышкой. Хорошо, может, сей субъект и не знал ничего о пиратах, и мечи за палочки-украшалочки принял, но как он мог оставаться настолько равнодушным под озверевшим безумным взглядом чернющих глаз? Ведь Зоро же поджилками чуял: дай сейчас Луффи волю — так он, окончательно потеряв крохи рассудка из-за нескольких часов вынужденной голодовки, и на мужика этого чего доброго набросится. Вон ведь уже как язык свесил…

— Так что, ты и есть хозяин этого балагана? — Ророноа на всякий случай усилил хватку и, поведя затекшим плечом, кивком указал на розовую кибитку.

Мужик, к его удивлению и недоверию, не ответил ничего, но зато с воистину чокнутым восторгом развел в стороны руками, словно пытаясь этот свой фургон за спиной обхватить, едва уловимо кивнул и растянул губы в широкой жутковатой улыбке, вполне способной поспорить с капитанской за титул высшей степени сумасшествия.

Зоро он не нравился.

Зоро, который с рвением маньяка-мазохиста всегда вклинивался в любые неприятности, прибредшие в гости с легкой капитанской руки, не нравился какой-то спятивший лысый тип, затянутый чуть ли не в бабское, голубое с позолотой, платье.

Валить отсюда, да побыстрее — вот единственное, что с настойчивостью учуявшей варенье осы вертелось у него в голове.

— Како… Луффи! Твою же мать! — Капитанское терпение, в отличие от тела, увы, не обладающее эластичностью, с треском и грохотом лопнуло; мальчишка, не придумав ничего лучшего, растерял остатки мозгов и вцепился острыми зубенками Ророноа в руку, да так, точно и в самом деле намеревался отожрать от неё приличный кровавый кусок. — Пасть разжал, живо! Слышал, что я сказал?! Или это, или я тебе сейчас башку оторву!

То ли из-за страшной и, что самое главное, вполне осуществимой угрозы, то ли из-за крепких пальцев, сжавшихся вокруг его горла, мальчишка всё же нехотя подчинился, разжал челюсти, выпуская хоть и не слишком лакомый, но всё-таки не такой уж и дурной кусочек. Закашлялся, тяжело и печально вздохнул, покосился на место собственного укуса, стремительно наливающееся красным отеком…

И по наитию то лизнул.