— Эй-эй, Луффи… Тебе не кажется, что лучше не стоит их есть? — Нами, до этого только наблюдавшая, недоверчиво покосилась на розовых животных, мирно выковыривающих из песка выброшенную на берег морскую поросль.
— Точно. Нами дело говорит, Луффи. Они какие-то… странные.
— А по мне, так они очень даже симпатичные. Может, и правда не станем их есть, капитан?
— Нет! Станем! Я целый день терпел! И Зоро обещал, что как только мы вернемся — Санджи тут же их зажарит! Санджи, мяса!
— Ну спасибо, голова-трава, удружил…
— К черту пошел. Давай-давай, кончай трепаться и дуй готовить. Я тоже жрать хочу… — мечник, игнорируя направленный себе в спину особаченный взгляд, зевнул во всю глотку, сморгнул выступившие в уголках глаз капли и, зябко поежившись, сначала уселся, а потом и разлегся там же, где и стоял. — Подремлю пока немного, пожалуй…
В козлах было что-то странное, даже более странное, чем в динозаврах, исполинских богомолах, морских королях и прочих тварях, которых Санджи когда-либо приходилось готовить. Взять хотя бы стекольно-голубые глаза, абсолютно, как в них ни заглядывай, лишенные зрачков…
С другой же стороны — он был коком. И брезговать едой только из-за её цвета и внешнего вида не имел никакого права.
Тем более что так приказал капитан.
— Ну и к черту… Жди, паршивый капитан. Сейчас зажарим.
Голубые глаза смотрели спокойно, отсутствующе и как-то…
Слишком понятливо.
Санджи, чертыхнувшись снова, выбросил на песок сигарету, затушил ту носком ботинка и, быстро отвернувшись, пошел за разделочным ножом: не на Санни же, в самом деле, их резать…
— Эй, чертов Маримо! Шеи им хоть сверни, что ли…
Зоро приоткрыл один глаз, чуть удивленно поглядел на кока, обычно не страдающего излишней жалостью к тем, кто попадался им на ужин, и, промолчав, кивнул.
🐐
Чисто вымытые ножи поблескивали в сине-белом свете заглядывающей в окна луны.
Кровь, еще недавно орошавшая сталь багряной краснотой, смешалась с прозрачной водой, растворяясь теперь в самом сердце океана. Печень, почки, кишки и легкие — всё, аккуратно промытое и разложенное по мискам-кастрюлькам, покоилось в холодильнике: ведь ни один уважающий себя кок не станет выбрасывать то, что с радостью и удовольствием переварит бездонное брюхо его ненасытного капитана.
Корабль Таузенд Санни, гордость и радость веселой и бойкой Соломенной команды, лениво переваливался с боку на бок на тихих косматых волнах пробудившегося в лунную ночь моря.
На берегу, зазывно потрескивая угольками и поленьями, горел одинокий, медленно-медленно затухающий костерок.
Только куда же подевались удалые молодцы и прекрасные девицы…? Куда делись смех, песни, байки, льющиеся медовом потоком вплоть до самого утра? Куда делись слетающие с пыльных страниц сказки, сладкая трель колдовских струн, вечные ссоры и перебранки, игры и безмятежный храп…?
Холодные лунные лучи робко скользнули по брошенным на желтом песке вещам: трем катанам, скрипке, снайперским очкам, мерцающему шарику Лог Поса, солнечной соломенной шляпе.
Скользнули по следам от раздвоенных копыт…
…и, потускнев, запутались в свалявшейся розовой шерсти девяти голубоглазых козлов, смирно и кротко бредущих на ласковый звук манящей далекой флейты.
Той самой флейты, что раз за разом, когда к острову причаливал очередной несчастливый корабль, смеялась и плакала в окошке забытого в лесу розового фургончика, обвешанного гирляндами цветастых бумажных флажков.