– Да уж, пожалуй. – На меня снизошла диковинная отстраненность. Не может ведь Арморель и в самом деле… – Я… пожалуй, я знаю, как приступить к делу. Сообщу ей, что мы тут обсудили ситуацию и пришли к выводу, что в наших общих интересах… в смысле, и ее, и моих… недавнее ее предложение пожениться и впрямь кажется вполне, гм, уместным решением, и если она окажет мне честь, я… ой!
Тирада моя оборвалась криком боли. Я медленно направлялся к двери, а Шерингэм воспользовался тем, что я, сам того не подозревая, являл собой отличную мишень, и с силой пнул меня сзади. Торопливо обернувшись, я обнаружил, что он взирает на меня с крайним отвращением на лице. В жизни я не был столь ошеломлен.
– Ах, несчастная ты килька! – вскричал он. – Ничего подобного ты не скажешь! Ты стремительно подойдешь к ней, сгребешь ее в охапку и воскликнешь: «Арморель, ты самая потрясающая, самая прекрасная девушка в мире! Ради всего святого, умоляю, выходи за меня! Завтра же! Я больше и дня без тебя не проживу!» Вот что ты сделаешь!
– Ты и впрямь советуешь нечто подобное? – растерянно переспросил я, забывая даже про только что полученный пинок. – А вдруг она скажет – нет? Вдруг рассмеется?
Мне жаль об этом писать, но Шерингэм ответил мне уж и вовсе неджентльменским словцом.
Не помню, как я вылетел из комнаты и спустился по лестнице.
По пути во рту у меня совершенно пересохло, колени начали трястись, а в желудке разверзлась бездонная яма. Должно быть, я отметил про себя этот феномен как материал для осмысления в будущем, ибо в тот момент я был решительно не способен ничего осмыслять.
Арморель лежала на софе, но не читала, а просто глядела в потолок. Когда я вошел, она и головы не повернула. Помню, как я с чрезмерной осторожностью прикрыл за собой дверь.
На середине комнаты я остановился.
– Гм… Арморель! – ухитрился выговорить я, хотя странная сухость во рту крайне затрудняла речь.
– Да, Пинки? – Голос ее звучал грустно, устало, безнадежно.
Что там советовал Шерингэм? Ни за что не делать чего-то одного – а сделать что-то другое. Но что? Вроде бы сгрести ее в охапку! Ее! В охапку! Арморель!
Я нерешительно шагнул к ней. Она медленно повернула голову и посмотрела на меня.
Клянусь жизнью, не знаю, что было потом. Арморель говорит… Но нет, не стану писать, что именно говорит Арморель.
Довольно упомянуть, что мы решили наутро первым же делом получить то письмо епископу, даже если нам ради этого потребуется разбудить Шерингэма среди ночи.
В постель я вернулся в три часа в состоянии не сравнимого ни с чем ликования.
Глава 14
Читатель простит меня за то, что я слишком уж подробно посвящаю его в свои личные обстоятельства, но ведь они и в самом деле неотъемлемо вплелись в историю, которую я взялся изложить. Впредь постараюсь упоминать о них лишь по самой уж крайней необходимости.
Хотя в постель я отправился в поздний час, встал я в самом начале восьмого и, без малейших колебаний разбудив Шерингэма, сообщил ему свои радостные новости. Должен сказать, когда мне наконец удалось его добудиться (путем прикладывания к его лицу холодной мокрой губки), он рассыпался в бурных поздравлениях, хотя, кажется, склонен был приписывать большую долю ответственности за это счастливое событие себе самому. Послушать, как он себя расхваливал, можно подумать, он силком заставил меня сделать предложение Арморель, а я еще и отбрыкивался. Я велел ему писать епископу, а сам сошел вниз.
Утро выдалось изумительное. Я помедлил в саду, поглядывая на окошко Арморель. К вящей моей радости, милая девочка вскоре выглянула и, заметив внизу меня, крикнула, что через пару минут выйдет поплавать в бассейне. Я спешно вернулся в дом и облачился в купальный костюм.
Потом Арморель учила меня азам искусства нырять. Оказалось, не так уж это и сложно.
Мы весело смеялись над тем, как я плюхнулся в воду животом (ну, по крайней мере, Арморель смеялась), как вдруг на планке для прыжков прогремели шаги, и чье-то тело, описав дугу прямо у меня над головой, изящно вошло в воду. Это оказался Шерингэм, и я с удивлением обнаружил, что ныряет он мастерски. Чтобы позабавить Арморель, он продемонстрировал приемы спасения на водах, причем мне отведена была роль манекена. Если у моего приятеля и есть недостаток, так это склонность потешать публику. Впрочем, в тех обстоятельствах не мне было жаловаться на его необузданное веселье.
Наплававшись, мы сели на солнышке на склоне холма, и Шерингэм поделился своими ближайшими планами. Если не ошибаюсь, они состояли главным образом в том, чтобы побеседовать с Эльзой Верити, потом с де Равелями – если получится, по отдельности, а потом продолжить поиски следов неизвестного, с которым, как был теперь убежден Шерингэм, у Скотта-Дэвиса была назначена встреча.
– Видите ли, – пояснил он, – это свидание проливает свет на первый же вопрос, который я задал сам себе: с какой стати Скотт-Дэвис вообще отправился на ту прогалинку. Помнишь, Килька? Вчера утром я отметил, что это интересный момент.
Я помнил – и так и сказал.