Тайна семи

И вот наконец я решил взглянуть на это дело под новым углом и для начала решил переговорить с Грейс, служанкой из дома Миллингтонов. Вымолил у Тёрли разрешение и добился частной встречи с девушкой в винном подвале, где в полукругах света от масляной лампы то возникали сотни бутылок, то вдруг четко и рельефно вырисовывалось лицо Грейс – девушка стояла прямо передо мной, заложив руки за спину.

Она не слишком была рада видеть меня. И уж тем более не обрадовалась вопросу: почему ты так боишься полицейских? Каких именно? Кого? Можешь хоть что-нибудь рассказать мне об этом?

Я все объяснил. Я пытался задобрить ее. Я рассказал ей о маленьком музее, где нашлась миниатюра Жана-Батиста, только тут она немного дрогнула. И, наконец, я поведал ей о смерти Шона Малквина, и она заговорила. Возможно, только потому, что находилась в ловушке, в винном подвале, наедине с полицейским на протяжении вот уже минут двадцати, и расписание ее обязанностей было нарушено.

«Нет, не то чтобы мне не понравилось, как вы поступили. Отпустили мальчонку и все такое прочее. Кстати, недавно видела его неподалеку, но с тех пор ни разу не нанимала. Не каждый поступил бы так на вашем месте.

Хотя это неважно, мистер Уайлд. Неважно, что вы сделали. Этого все равно мало.

Тот полицейский ирландец и похитители рабов, о которых вы говорите. Мы их знаем. Прекрасно знаем в лицо. И других тоже знаем, о которых вы даже не слыхивали. По улицам ходим только парами; те, у кого малые дети, не выпускают их из дома по вечерам, – и все мы молимся, чтобы эти меры помогли. Думаем, что нас много, и потому мы сможем защититься, что днем на улицах безопаснее. Но все это ерунда, я понимаю. Просто если думать так, жить становится легче.

А что, если вам удастся остановить их, мистер Уайлд? Тогда я пожму вам руку и возблагодарю Господа за Его милосердие. Но что, если это они вас остановят? И узнают, о чем я тут говорила, от вас или кого еще? Что тогда?

Люди исчезают. Словно в воздухе растворяются. Но и с Юга тоже сюда пробираются, каждый день прибывают новые беглые рабы – по одному, парами, иногда целыми группами. И я так рада за них. Они получают второй шанс. И, надеюсь, будут бороться. Больше того вам скажу, я молюсь за них. Но и они тоже ничего не могут поделать. Не изменить ни мою нынешнюю жизнь, ни то, как она сложится дальше.

Стоит такому охотнику за рабами наложить на тебя лапы, и ты пропала. Вот так, очень просто. И глазом не успеешь моргнуть. А до дома дорога неблизкая, мистер Уайлд, да и возвращаться приходится, когда уже стемнело. Поэтому я и не могу говорить с такими, как вы. Вам все равно не удастся меня защитить. Может, вы и хотите, несмотря на то, что белый, и я не очень-то понимаю, какое вам до этого дело. Остается лишь надеяться на удачу, осторожность и Господа Бога. Вы не моего роду-племени, вы другой, вам никогда не стать таким, как мы, и никогда нас не понять. С вами такого никогда не случится. А потому прошу вас заняться дальше своими делами, и чтобы вас больше здесь не видели. Хотя бы ради меня.

Пожалуйста, поймите меня правильно. Если за нами гоняются, как за призраками, хватают нас, а потом продают, лишь потому, что мы тени тех, прежних рабов, это еще можно понять. Меня могут схватить и продать, как призрак. Я живу, я думаю, хоть и ни в чем не уверена. Но ты становишься меньше, чем призраком, если тебя схватят. Потому что духи, по крайней мере, сохраняют свое собственное имя».

Скрипя зубами от отчаяния, я отбросил в сторону кусочек угля.

Каждое утро я изо всех сил боролся с искушением изобразить Джонаса прикованным цепями к стене, а рядом – его сраженную отчаянием тетю. Словно это уже произошло. Имелись и другие равно жуткие варианты: изобразить пару этих горемык, прикованных кандалами к узкой скамье в лодке и лишенных какого-либо человеческого сострадания до конца своих дней лишь потому, что самих их уже больше не считали за людей.

Впрочем, придумывал я все эти сюжеты вечерами. Когда за окнами быстро сгущалась тьма. И сердце мое колотилось бешено, подкатывало к горлу, и все из-за того, что я пытался исполнить единственный известный мне трюк, использовать единственный данный мне свыше талант, хотя бы на минуту отвлекающий от несчастий, и все равно никаких результатов это не давало.

Тук-тук-тук…

– Войдите.

Дверь отворилась. Тут я припомнил, что вроде бы слышал, как миссис Боэм поднималась по лестнице, и с запозданием поднял голову.

– О, простите, я… – Понимая, в какой нелепой позе нахожусь, я, быстро вскочив с пола, накинул поверх небрежно застегнутой рубашки синий жилет, затем зажег масляную лампу. Быть полицейским с изуродованной физиономией уже само по себе достаточно скверно, так что надо сохранять хотя бы видимость какого-то достоинства. – Я тут заработался.