Тайна семи

Соображал я долго и трудно, и вот ноги сами понесли меня к дому. И я тут же решил, что это правильно. Что мне следует отсидеться дома – по крайней мере, до тех пор, пока не удастся отринуть от себя всю эту историю, превратить ее в прах и пепел и развеять его на углу какой-нибудь улицы. И нечего тут дискутировать с самим собой. Я отворил входную дверь, и меня обдало теплой волной приятного запаха апельсиновой кожуры и корицы.

Я повесил шляпу, глянул сверху вниз и увидел маленькую девочку лет десяти-одиннадцати. Точно известно нам не было. Никто не знал даты ее рождения. И лично я считал, что она должна сама себе ее выбрать, по примеру Жан-Батиста. Как и этот художник, Птичка Дейли была весьма проницательным и независимо мыслящим существом.

– Привет, мистер Уайлд.

Улыбочка какая-то кривоватая, как мыс на Гудзоне, останавливающий корабли, не дающий им затеряться в бурных водах. Нет, когда хотела, она могла улыбаться и по-другому, ослепительно ярко и весело, и делала это все чаще. От этой улыбки сразу менялось все лицо – бледный и мрачный его квадратик смягчался, обретал более плавные очертания. Темно-рыжие волосы Птички были аккуратно заплетены в толстую косу, и одета она была в теплое шерстяное платье ярко-красного цвета, который ничуть не шел к рыжей косе, и добыто оно было, по всей видимости, в ящике для благотворительных пожертвований при католической церкви. Проживала она в католическом приюте для сирот, там же ходила в школу. Посещала ее, видимо, лишь с одной целью – только ученикам разрешалось брать из пожертвований все, что понравится.

Она подняла на меня серые глаза, взгляды наши встретились, и веселое выражение тотчас исчезло.

– Мистер Уайлд?..

– Все в порядке. Рад тебя видеть. Просто в данный момент… как-то нечему особенно радоваться.

– Что случилось?

– Чай есть? – спросил я миссис Боэм. Собственный голос показался каким-то чужим, прозвучал словно издали. – Если нет, тогда, может, передадите мне бутылку виски из моего шкафчика?

Миссис Боэм неодобрительно прищелкнула языком – весьма характерный для нее звук, означающий, что в этот момент она занята каким-то страшно важным делом, однако пошла навстречу: плеснула воды из графина в чайник. Я подошел к столу, уселся и пригладил грязные светлые волосы.

Пальчики Птички коснулись моего плеча. Секунду спустя на столе передо мной возникла бутылка виски.

На столе для выпечки разворачивался кулинарный проект поистине вселенских масштабов. Результатом, судя по всему, должны были стать кексы к чаю. Заготовки из жидкого теста уже красовались на небольших подносах, щедро сдобренные специями, изюмом и сахарной пудрой. И тут я вспомнил, что сегодня понедельник, что Птичка пропустила занятия и нанесла нам визит с милостивого разрешения отца Коннора Ши, и все понял.

– Это угощение для твоих одноклассниц? – спросил я, даже не потрудившись изобразить улыбку. Все равно Птичка видела меня насквозь и читала легко, как какой-нибудь плакат демократической партии.

Она, слегка наморщив курносый носик, видно соображала, как найти ко мне самый оптимальный подход. В голове у нее разворачивалась нешуточная война между стремлением расспросить и узнать обо всем и терпением. Прежде девчушка занималась проституцией и прекрасно умела манипулировать людьми. Птенчикам, зарабатывающим на жизнь в борделях, приходится иметь дело с взрослыми мужчинами, а потому они знают, как с ними обращаться. Но моя подружка Птичка была настоящей мастерицей по части разных уловок.

– Да, надумала сделать всем сюрприз, и миссис Боэм не возражала, – она сощурилась, на щеках появились ямочки.

Я облегченно выдохнул. Даже не осознавал до этого, что задерживаю дыхание. Очевидно, Птичка решила дать мне возможность притвориться, что все нормально, хотя бы минут на пять. Между бровями прорезалась морщинка озабоченности, однако она храбро запустила деревянную ложку в миску с жидким тестом и протянула мне попробовать. Я от всей души желал Птичке Дейли только добра, чтобы она никогда не сидела в тюрьме, чтобы ее никогда не использовали в роли куклы для развлечения мужчин. При одной только мысли об этом мне становилось плохо. Но ее спасала – и, наверное, не раз – какая-то совершенно взрослая серьезность или устойчивость, и я ощутил нечто сродни благодарности к ней. Хотя в других обстоятельствах счел бы такое поведение проявлением чисто детского каприза.

И потому я покорно попробовал тесто из ложки, заметив:

– Или ты, или же миссис Боэм лучший в мире пекарь, которого я только видел.

Моя маленькая подружка заулыбалась во весь рот. Вторая, та, что повыше и постарше, озабоченно покосилась на меня.

– Позже, – беззвучно шевеля губами, произнес я.

Она кивнула и поставила чайник на плиту.

Я задумался: каково это, быть ребенком, но не таким, как Птичка, а с родителями. Каким я сам некогда был. Беспомощным, но, к счастью, не осознающим этого факта, поскольку рядом всегда была защита. А потом подумал о Джонасе Адамсе. Его флотилии из деревянных корабликов, его застенчивой улыбке и круглых синих глазах. О его внезапном исчезновении.