Тайна семи

По пути мистер Миллингтон поведал мне, что накануне утром, ровно в шесть, их горничная Эйми, войдя в это помещение, испытала настоящий шок. Миллингтоны являлись любителями искусств (комнаты, через которые мы проходили, просто утопали в китайских вазах и японских ширмах, стены сплошь завешаны живописными полотнами, изображающими херувимов, не слишком энергично выполняющих прямые свои обязанности), и каждое утро все эти драгоценные произведения искусства полагалось протирать и чистить. И еще проводить их опись, отметил про себя я. Так вот, увы и ах, но Эйми вдруг обнаружила, что на стене комнаты для музицирования не хватает одной миниатюры. После тщательнейших поисков о том уведомили Мэтселла, и теперь мне предстояло выступить в роли ищейки.

Не самая сильная из моих сторон. Я точно это знал.

– Жена страшно расстроена этим ужасным событием, – снова на миг возникли золотые часы мистера Миллингтона. – Стоит ли говорить вам, что это Жан-Батист Жак Огюстен?[7]

В свое время я набирался ума, пользуясь огромной библиотекой одного очень эрудированного протестантского священника, а потому ответил с ходу:

– Придворный миниатюрист? Последний официальный, так сказать, художник короля Франции?

– О… Что ж, хорошо.

– И что она собой представляет?

Мне тут же сообщили, что представляет она собой пастушку в соломенной шляпе с розовыми ленточками. Как раз в этот момент мы подошли к комнате для музицирования. Там друг против друга стояли, словно дуэлянты, два рояля; имелась также виолончель, несколько красивых лютен и арфа с распахнутыми крыльями размером с чулан.

– Ужасно извиняюсь, но мне действительно пора бежать, – заявил Милингтон. – А вы, Тёрли, позаботьтесь о том, чтобы этот полицейский получил ответы на все свои вопросы, хорошо? А теперь… словом, вам лучше знать, что и как здесь делать, мистер Уайлд.

Я не знал. Но он удалился так быстро, что у меня не было возможности сообщить ему об этом.

Когда шаги хозяина затихли вдали, Тёрли смущенно затеребил свои бакенбарды.

– Я о том, что было чуть раньше, сэр. Сожалею и…

– Да будь вы хоть цыганской царицей, мне все равно. Кроме того, именно этого они от вас и ждали. Меня вы не смогли одурачить. Но это вовсе не означает, что вы не способны самым распрекрасным образом морочить им головы. Так что помогите мне разобраться с этим делом – и проехали, забыли.

Он улыбнулся, продемонстрировав кривые зубы; наверняка ни разу не улыбался так при хозяевах при дневном свете.

– Что ж, это честная игра, мистер Уайлд. Наверное, вы прежде всего хотите осмотреть комнату.

Я счел это разумной идеей и начал осматриваться. Разглядывать инструменты, эркеры, розовые шторы на них, злобного вида драконов, охраняющих камин. И едва подавил вздох разочарования.

Комната как комната. Ничего особенного.

Очевидно одно: миниатюра отсутствует. Одну из стен украшала коллекция из одиннадцати миниатюр; то были в основном портреты праздных и розовощеких представителей знати, но имелось и несколько изображений столь же розовощеких и праздных простолюдинов. Очевидно, их должно было быть двенадцать. Не хватало третьей справа во втором ряду. Обои в том месте, где висела миниатюра, были грязные, россыпь пышных чайных роз на них покрыта пылью. Три параллельные полоски пепельно-серой грязи. Я наклонился поближе, рассматривая это место.

Просто пустое место, ничего больше.

Я, слегка нервничая, провел пальцем по шраму у брови и пошел посмотреть замки на двойных дверях в комнату для музицирования.

– Я бы и сам назвал эти обстоятельства весьма странными, сэр. В полночь, когда я делал ночной обход, комната была заперта. Ключ есть у меня и у мистера Миллингтона; у миссис Торнтон, экономки, тоже есть ключ. Все они на месте. И потом, разве мистер Миллингтон не говорил вам, что вчера мы обшарили и перетрясли весь дом сверху донизу? Точно кому из нас могло прийти в голову хранить при себе ворованное добро…

Я строго покосился на него и закончил осматривать второй – судя по всему, нетронутый – дверной замок. Все красивые лондонские гласные Тёрли к этому времени полностью растворились в водах реки Эйвон, на берегах которой раскинулся Бристоль. Я уже почти полюбил его за это.

– Да они стоят целое состояние, некоторые из них. Та миниатюра уж определенно. А до этого, насколько я понимаю, у вас ничего никогда не пропадало?

– Никогда, сэр. Потому как никто из нас в деньгах нужды не испытывает. Особенно в краденых. Там, внизу, еды у нас навалом, в год положено три выходных по болезни, на каждое Рождество получаем премии. И у всех нас есть семьи, которых надобно поддерживать, а каждый божий день в город просачиваются по десять тысяч ирландцев. Так что никто не рискнет быть уволенным, тем более – с волчьим билетом.