– Ну, как бы там ни было, – сказал Смит, вставая, – маловероятно, чтобы я позволил себя запугать и заставить съехать из комнат, которые меня весьма устраивают. Было бы несколько малодушно с моей стороны начать паковать все свое добро из-за того, что ты говоришь, будто Беллингем может каким-то необъяснимым образом мне навредить. Думаю, я рискну и останусь жить там, где живу; вижу, уже почти пять. Прошу меня простить.
Коротко попрощавшись с молодым студентом, он двинулся домой, наслаждаясь чудесным весенним вечером, которому, впрочем, несколько странные нотки придавало чувство веселой досады, какую только мог ощущать сильный человек с не слишком-то развитым воображением, услышав, что над ним нависла скрытая неопределенная угроза.
Какой бы напряженной ни была его работа, Аберкромби Смит всегда позволял себе одну небольшую поблажку. Два раза в неделю, по вторникам и пятницам, его неизменной привычкой было наведываться в Ферлингфорд, имение доктора Пламптри Питерсона, расположенное в полутора милях от Оксфорда. Питерсон был близким другом старшего брата Смита, Френсиса, а еще – весьма зажиточным холостяком с хорошим винным погребом и еще лучшей библиотекой, так что его дом представлял собой весьма привлекательное место назначения для человека, которому нужно размять ноги. Так что дважды в неделю студент-медик непринужденным шагом шел по темным проселкам и проводил приятный час в уютном кабинете Питерсона, обсуждая за бокалом выдержанного портвейна университетские слухи или последние новости медицины либо хирургии.
В один из дней после беседы с Монкхаусом Ли Смит закрыл свои книги в четверть девятого. В это время он обычно отправлялся к своему другу. Он уже выходил из комнаты, когда его взгляд упал на книги, которые ему одолжил Беллингем, и студент-медик почувствовал укол совести из-за того, что не вернул их. Каким бы отталкивающим тот ни был, поступать подобным образом было бы невежливо. Взяв книгу, он спустился вниз и постучал в соседскую дверь. Ответа не было; однако, повернув ручку, Смит понял, что дверь не заперта. Радуясь возможности избежать беседы, он вошел внутрь и положил книгу на стол вместе со своей визитной карточкой.
Лампа едва светила, однако Смит все равно мог видеть комнату довольно хорошо. Она была такой же, как и раньше. Украшенные золотом статуэтки богов с головами животных, висевший под потолком крокодил, стол, заваленный бумагами и высушенными листьями. Саркофаг мумии стоял вертикально, прислоненный к стене, а вот самой мумии в нем не было. В комнате отсутствовали признаки иных обитателей, и, уходя, Смит почувствовал, что, вероятно, был несправедлив к Беллингему. Если бы тому было что скрывать, он, вероятно, не бросил бы дверь открытой, давая возможность кому угодно войти внутрь.
На винтовой лестнице было темно, как в шахте, и Смит медленно спускался по неровным ступеням. Внезапно он осознал, что что-то скользнуло мимо него во мраке. Тихий звук, легкое дуновение ветерка, едва ощутимое прикосновение к его локтю – однако все это было настолько слабым, что молодой человек сомневался в том, что ему не показалось. Остановившись, он прислушался, однако ветер шелестел плющом снаружи. Других звуков не было.
– Это вы, Стайлс? – крикнул Смит.
Ответа не последовало. Сзади тоже не доносилось ни шороха. Должно быть, то был внезапный порыв ветра, ведь старая башня сквозила трещинами и щелями. И все же Смит почти мог поклясться, что слышал рядом с собой шаги. Он как раз вышел во двор, все еще об этом размышляя, когда на аккуратно подстриженный газон выбежал человек.
– Это ты, Смит?
– Здор'oво, Хейсти!
– Господи, идем же, идем! Молодой Ли утонул! Харрингтон из Королевского бегал за врачом, но того нет на месте. Ты должен помочь. Он может быть еще жив.
– У тебя есть бренди?
– Нет.
– Я принесу. У меня на столе стоит фляжка.
Смит ринулся вверх по лестнице, перескакивая через ступеньку; оказавшись в комнате, он схватил фляжку и уже мчался вниз, когда у двери Беллингема его взгляд упал на что-то, что заставило его застыть на площадке с открытым ртом.
Дверь, которую он закрыл за собой, была теперь открыта, и напротив него в сиянии лампы стоял саркофаг. Три минуты назад он был пуст. Смит мог в этом поклясться. Теперь же в нем виднелось длинное и худое тело его жуткого обитателя; мрачный и неподвижный, он стоял своим черным иссохшим лицом к двери. Фигура была застывшей и безжизненной, однако Смиту казалось, что в ее прятавшихся в глубинах пустых глазниц маленьких глазках теплилась какая-то зловещая искра жизни, какой-то признак сознания. Он был настолько ошеломлен и потрясен, что забыл о том, зачем вернулся в башню; студент-медик все глядел и глядел на тощую фигуру, пока донесшийся снизу голос друга не привел его в чувство.
– Давай же, Смит! – крикнул он. – Тут, знаешь, вопрос жизни и смерти! Поспеши! Теперь побежали, – добавил он, когда студент-медик появился из башни. – Это меньше чем в миле отсюда, так что мы должны добраться туда за пять минут. Человеческая жизнь стоит забега куда больше, чем какой-то кубок.