Тайна серебряного зеркала

– Да, когда он возвращался с Хай-стрит, меньше чем в ста ярдах от ворот Старого.

– Но кто…

– В том-то и дело! Вернее было бы сказать «что». Нортон клянется, что это был не человек, и, видев царапины у него на шее, я склонен с ним согласиться.

– Мы что, уже до историй о чудищах докатились? – поинтересовался Аберкромби Смит, вложив в эти слова все свое научное презрение.

– Ну нет, я не имел ничего такого в виду. Я склонен думать, что если какой-нибудь циркач в последнее время терял крупную обезьяну в этих краях, то тварь – самый вероятный подозреваемый. Нортон, знаешь ли, проходит там каждый вечер в одно и то же время. И над дорогой в том месте нависает дерево – большой вяз, растущий в Дождливом саду. Нортон думает, что эта дрянь спрыгнула на него с дерева. Как бы там ни было, его едва не задушили двумя руками, которые, как он говорит, были тонкими, но крепкими как сталь. Он ничего не видел – только две кошмарные руки, сжимавшиеся и сжимавшиеся на шее. Он кричал как сумасшедший, и на его крик прибежали двое парней, но тварь удрала, перемахнув через стену, как кошка. Ему так и не удалось ее разглядеть. Нортон здорово струхнул, уж поверь. Я ему все говорю, что он теперь сам не свой.

– Разбойник-душитель, скорее всего, – сказал Смит.

– Весьма возможно. Нортон говорит «нет», но что нам его слова? У душителя были длинные ногти, и он умеет перемахивать через стены. Кстати, твой красавчик-сосед будет рад об этом услышать. Он был зол на Нортона, и он, насколько я знаю, не из тех, кто забывает маленькие должки. Э-эй, старина, о чем ты там задумался?

– Ни о чем, – ответил Смит коротко.

Он вздрогнул в своем кресле, и на его лице на мгновение промелькнуло выражение человека, которому внезапно пришла в голову какая-то неприятная мысль.

– Ты выглядишь так, будто что-то из сказанного мной тебя зацепило. Кстати, ты ведь успел познакомиться с Мастером Б. с тех пор, как я заглядывал в последний раз, да? Молодой Монкхаус Ли что-то мне об этом говорил.

– Да, я немного его знаю. Он заходил сюда разок-другой.

– Ну, ты достаточно большой и страшный, чтобы самому о себе позаботиться. Просто он – не тот, кого бы я назвал здоровым типом, хотя он, разумеется, умен и все такое. Но ты вскоре сам все узнаешь. С Ли порядок полный – он очень достойный малый. Ну пока, старина! В среду я соревнуюсь с Маллинсом за кубок вице-канцлера, так что буду не против увидеть тебя там, если мы до этого не пересечемся.

Отложив свою трубку, упрямый Смит вновь бесстрастно вернулся к работе. Однако, несмотря на всю свою силу воли, он понял, что сосредоточиться ему очень сложно. Его то и дело отвлекали мрачные мысли о человеке, жившем под ним, и о той своего рода тайне, что окутывала его комнаты. Затем мысли эти устремились к тому необычному нападению, о котором рассказал Хейсти, и о злобе, которую Беллингем затаил на его объект. Оба факта всплывали в его разуме все более навязчиво, так, словно между ними была прямая и непосредственная связь. И все же подозрение было столь смутным и неопределенным, что Смит даже не мог выразить его словами.

– Да будь он неладен! – воскликнул Смит, швыряя свою книгу по патологии через комнату. – Он испортил мне вечернее чтение, а это уже достаточная причина, чтобы держаться от него подальше в будущем, даже в отсутствие других.

На протяжении десяти дней студент-медик был настолько погружен в работу, что не видел и не слышал тех, кто проживал внизу. В часы, когда Беллингем обычно посещал его, Смит специально запирался, и, хотя молодой человек не раз слышал стук во внешнюю дверь, отвечать он отказывался решительно. Но однажды, во второй половине дня, он как раз спускался по лестнице и проходил мимо двери Беллингема, когда та распахнулась и из нее вылетел юный Монкхаус Ли; его глаза метали молнии, а оливковые щеки потемнели от гнева. Беллингем шел прямо за ним; толстое нездоровое лицо египтолога прямо-таки тряслось от гнусной страсти.

– Дурак! – прошипел он. – Ты пожалеешь!

– Весьма вероятно! – крикнул Ли. – Заруби себе на носу: все кончено! Я не стану больше это слушать!

– Как бы там ни было, ты пообещал.

– О, я сдержу свое обещание! Я не скажу ни слова. Но я бы скорее пожелал малышке Еве смерти, чем такого. Все кончено раз и навсегда. Она сделает так, как я скажу. Мы больше не желаем тебя видеть.

Смит не мог этого не услышать, однако он поспешил вниз, не желая быть втянутым в их спор. Между ними возникла серьезная пропасть, теперь это было совершенно ясно, и Ли собирался разорвать помолвку Беллингема с сестрой. Смит задумался об аналогии Хейсти с жабой и голубкой, порадовавшись, что всему настал конец. Лицо охваченного страстью Беллингема выглядело весьма мерзко. Он не был тем, кому можно доверить невинную девушку на всю жизнь. Шагая, Смит рассеянно размышлял о том, что могло стать причиной ссоры, и о том, чем могло быть это данное Монкхаусом Ли обещание, столь тревожившее Беллингема.