Тайна Шампольона

Я тебя оставляю, Фарос, не гарантируя правды, контуры коей могу лишь предчувствовать: ни Шампольон, ни фараоны так пока и не открылись. И тот и другие пока молчат, однако ныне они разделяют тайну, которую тебе остается раскрыть.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ИЗАБЕЛЛА ТОСКАНСКАЯ Рассказ, написанный Фаросом-Ж. Ле Жансемом (1830–1854)

ГЛАВА 16 ТАЙНА, КОТОРУЮ ТЕБЕ ОСТАЕТСЯ РАСКРЫТЬ…

«Тайна, которую тебе остается раскрыть…» Орфей Форжюри написал мне это в самом конце. Затем он отдал себя в руки смерти, и все прошло именно так, как он и предполагал.

Хотя мы и говорили много, спокойно, медленно, почти шепотом, точно в комнате, где засыпает ребенок, заполняя паузы ласковыми улыбками, Орфей скрыл от меня свои сомнения и вопросы. На рассвете 13 мая 1830 года глаза его больше не открылись. Но прежде чем угаснуть, он поднял руку и указал пальцем на свой рабочий стол:

— Там, Фарос. В верхнем ящике… Мой рассказ увеличился…

— Он закончен?

— Тебе решать. Но главное, позаботься о себе…

Когда его черты окончательно застыли, он все еще улыбался. Несмотря на все мои старания, я так и не смог вернуть его к жизни. Его внутренние часы остановились. И именно теперь, не раньше и не позже, главное было приведено в порядок: бумаги лежали в его столе. Орфей не потребовал позвать священника, ему не нужна была ничья другая рука, чтобы сжать ее в последний раз. Мы с Орфеем оставались одни до самого конца. Это тоже было частью нашего поиска. Наше приключение отодвинуло нас от прочего мира, и отныне я остался последним.

В моих часах мало что нужно отлаживать. Я должен лишь передать этот рассказ, который закончу, ибо решил следовать за тенями, что не оставляли Орфея до самого конца. Я обязан сделать это для него. Это мой способ восславить нашу дружбу. И у меня имеются свои причины так поступить.

Орфей все видел ясно. В этой истории и впрямь крылась тайна.

Я еще долго смотрел на это тело, облаченное в черное, как уместно в подобных обстоятельствах. Орфей жил в Париже один на улице Расина, около бульвара Сен-Мишель, в квартире на втором этаже. Он приучился справляться сам, без посторонней помощи. Кабинет, маленькая прихожая, столовая, где он никогда никого не принимал. Три опрятных комнаты. Инвентаризация будет краткой. У Орфея не было наследников. Мне даже подумалось, что, если бы не рукопись, он бы меня и не позвал.

Темные мысли, взращенные печалью. Не желая расставаться с Орфеем, я двинулся к столу. Открыл ящик, где лежала наша история. Там были и страницы, написанные Морганом.

Они немного пожелтели, высохли, хрустели под пальцами.

Они отличались от тех страниц, что написал Орфей. Две жизни, изложенные на бумаге, лежали рядом, как в могиле. Орфей присоединился к Моргану. Куда мне теперь? Я остался совсем один. Меня охватило отчаяние. Я плакал, извлекая из деревянного ящика эти листы, где слились воедино все наши прошедшие годы.

Мне не требовалось вновь перечитывать рассказ Моргана. Прошлое — нетронутое, бурлящее. Я слышал шелест парусов «Востока». Он вез нас в Египет, и соленый ветер вновь пронизывал меня до костей. Я был с ними, с моими друзьями.

Пожелтевшие страницы Моргана я оставил. История Орфея была изложена на тонкой бумаге. Я прочитал ее всю в этой строгой комнате, что была подобна монашеской келье и так походила на характер ее хозяина. Очень сдержанное место, идеальное для того, чтобы сосредоточиться и погрузиться в воспоминания, коим мы предавались вместе с ним в эту последнюю ночь. Сколько же их было! Все они, казалось, объединились в статуэтке фараона из Долины Смерти, сопровождавшей Орфея последние тридцать лет. Этот его амулет стоял на столе. Кто еще, кроме меня, мог постичь истинную ценность этого предмета? И кто еще мог бы сказать, что погубило Орфея Форжюри?

Тем, кто тремя днями позже сопровождал нас до его могилы на кладбище Пер-Лашез по маленькой аллее чуть к востоку от того места, где покоился Морган, тем, кто спрашивал меня, отчего умер Орфей, я объяснял, что он очень переутомился. А что еще я мог сказать? Это правда, его состояние ухудшалось с начала года. Болезнь пришла незаметно, и ничто уже не могло или не хотело изменить ход вещей. Назойливый недуг, похожий на отсутствие желания жить, и я довольствовался этим странным объяснением. Те, кто побывал с нами в Египте, понимал, о чем речь.

Я прочитал то, что написал Орфей, и знал истинную причину его переутомления. Рассказ действовал на него как яд.

Воспоминания одновременно доставляли наслаждение и изматывали. Слова, выходившие из-под его пера, описывали самые прекрасные моменты нашей жизни. Но у этого наслаждения была своя цена — и я нахожу ее ужасной. Описание наших поисков оказалось изнурительным, фатальным делом. Как только Орфей за него брался, его силы иссякали. В результате сомнения убили его.