Тайна Шампольона

— Все целы и невредимы, уверяю тебя. Мы быстро сманеврировали, успели повернуться другим бортом. Третий залп англичан весь пришелся в воду. Более того! Перед тем как улизнуть, «Птица» сама дала залп из всех пушек, и один из наших преследователей остался без мачты.

— Браво! А другой?

— Он пошел на помощь первому, но успел нас хорошенько потрепать. Подбил «Птице» крыло. Корабль дал течь. И тогда капитан решил возвращаться в Александрию.

— Не может быть и речи!

Я попытался встать, но у меня сильно закружилась голова.

— Успокойся, Орфей. У тебя голова вдвое больше, чем обычно! Дубовая балка упала на палубу как раз там, где ты стоял.

Фарос дал мне воды. Головокружение прекратилось, лишь какие-то странные барабаны ухали в висках.

— Помоги мне встать.

— Зачем? — вздохнул Фарос.

— Я хочу поговорить с капитаном!

— Слишком поздно, Орфей. Мы уже прибываем в Александрию…

И правда: я слышал крики птиц, верный признак того, что рядом берег. И еще кто-то говорил — говорил громко, несмотря на правила, установленные нашим капитаном. Я прислушался. Я не понимал…

— Но говорят по-английски!

— Командор Сидней Смит на борту. Авария замедлила наш ход. На рассвете англичане нас догнали… «Птица» теперь его трофей, а мы — пленники. Вот это и есть мои плохие новости…

Лорд Сидней Смит, прекрасный солдат, был известен своей ненавистью к Бонапарту. Мы столкнулись с ним под Сен-Жан-д'Акром. В паре с французом Фелиппо Смит сражался на стороне кровавого Джеззар-паши. «Он чокнутый», — говорил о нем Бонапарт. В его-то руки мы и попали.

Палуба «Птицы» был разбита и завалена обломками.

Мертвые моряки лежали, завернутые в куски разорванной парусины. В полдень их сбросят в море. Страх перед чумой укоротит молитвы и прощальные речи. Когда я присоединился к своим друзьям-ученым, собравшимся на ахтердеке, какой-то молодой и элегантно одетый человек направился прямо ко мне.

— Орфей Форжюри?

Легкий акцент выдавал в нем англичанина, но Смит, а это был он, прекрасно владел нашим языком. Его элегантность была естественна. Лицо тонкое, черты правильные. Я отметил также, что у него светлые и длинные волосы, скрепленные лентой из красного вельвета.

— Лорд Смит?.. Тот ли это человек, которого Бонапарт считает опаснее целой армии?

Он громко рассмеялся и протянул мне руку. Другую руку он положил мне на плечо. Этот очень теплый контакт напомнил мне, с кем я общался. Его рукопожатие было ужасно твердым. Такой рукой легко можно было бы задушить.

— Значит, это правда, что вы столь же прямой человек, сколь и превосходный математик. Эти два качества мне очень интересны.

— Прямота — это я еще могу понять. Но математика? В чем тут интерес для военного человека?

— В сражении есть нечто от алгебры. Неизвестное — результат. Данные — количество людей, пушек, тактические построения. Война похожа на решение уравнения. Садитесь, и я вам докажу, что мы охвачены одной и той же страстью.

И я действительно вскоре убедился, что Смит великолепный математик и опасный переговорщик.

— Рассмотрим вашу проблему, — сказал он. — Вы находитесь на борту корабля, который нанес ущерб английскому судну. При этом мы находимся в состоянии войны… Значит, вы являетесь моими военнопленными.

— Но мы же ученые, и вы это знаете…

— Ученые, которые спешат уехать. А кто гарантирует, что в ваших чемоданах нет донесений, предназначенных Бонапарту? А посему, я могу логически сделать вывод, что под видом ученого скрывается шпион. Вас будет судить военный трибунал. Значит, вы будете расстреляны, а ваши вещи — конфискованы.

— Но обвинения будут притянуты за уши… Вы же прекрасно знаете, что они ложны!

— Хатчинсон[149] командует английскими войсками и живо интересуется тем, что вы везете. На войне, как на войне… Все средства хороши.

— В таком случае привяжите меня к мачте или закуйте в кандалы! — сказал я, вставая и намереваясь присоединиться к своим собратьям по несчастью.

Внезапно Смит крепко сжал мне руку.

— Чтобы избежать всех этих неприятностей, возможно, существует одно решение…

— Какое? — с надеждой спросил я.

— Цифровые уравнения… — пробормотал он.

— Не понял?

— Вы специалист. Не возражайте! Я увлечен математикой, и я читал ваши заметки по уравнениям для Академии наук. Ваш первый доклад в Академии датируется 1789 годом, не так ли? — Так оно и было. Он продолжал: — Я знаю, вы ждете возвращения во Францию, чтобы опубликовать новые работы по уравнениям. Скажите, что нет, и вы солжете!

— Зачем, если вы, похоже, и так все знаете? Разве я не прямой человек?

— В Египте вы написали трактат по алгебраическим уравнениям. Вы собрали в нем все, что человечество о них знает.

Вы хотели опубликовать все это в Каире под эгидой вашего Института, но вам не хватило времени. Но работа сделана и существует. Из этого я делаю вывод, что трактат при вас и находится в вашем чемодане. Или я ошибаюсь?

— Я изумлен подобной точностью…

— Простые выводы, сделанные на базе достоверной информации…

— Кто же мог вас проинформировать?

Смит расхохотался: