Тайна Шампольона

Но основывалась ли эта письменность только на грамматической логике? Глагол, подлежащее, дополнение? Спряжение, склонение? Корни, префиксы, суффиксы? Как определить эти столь обычные понятия в бесконечном лабиринте непонятных знаков? Например, иероглифы, изображающие животных. Настоящий зверинец, в котором в 1801 году, казалось, невозможно было отделить реальное от воображаемого.

Лев, шакал, гусь, утка, цапля, баран, пчела, черепаха, крокодил — что это было: понятия, слова, буквы? Чем больше возникало вопросов, тем более таинственным представлялся мир фараонов. Например, жираф. Следовало ли понимать его как изображение буквы (но какой?) или как выражение абстрактного понятия (но какого?). Жираф означал букву G (или А, или J?) или, учитывая высоту этого животного, тот факт, что кто-то находится выше других (или он видит дальше?). А если иероглифы символизируют понятия, следует ли из этого, что письменность сия была совокупностью изображений, не основанной ни на каком логическом принципе, где каждый из знаков имел свой оригинальный смысл? От подобной гипотезы голова шла кругом. Ведь она подразумевала, что египетские жрецы, хранители священной письменности, должны были помнить наизусть огромное количество знаков, значение которых было известно только им.

У этого тезиса были свои защитники. Если иероглифы связаны со священным, в письменности все должно быть устроено так, чтобы непосвященный ее не постиг. Смысл каждого знака передавался от поколения к поколению до того дня, когда письменность была запрещена. Сочетание глаза и скипетра — это было лишь слово, причем одно-единственное. И чтобы прочитать древний египетский текст, надо узнать все его знаки. А их сотни или даже тысячи…

Наш алфавит состоит из двадцати четырех букв, которые соединяются между собой и образовывают столько слов, сколько их содержится в словаре. И если А, когда мы пишем эту букву, означает только А, если дело обстоит точно так же и с В, и с С, мы можем комбинировать эти буквы, получая сочетания ВА или АВ. Применительно же к письменности фараонов это соображение означает, что знаки, вырезанные на Розеттском камне, — лишь песчинка, затерянная в бесконечности иероглифов. Значит, с мечтой о фараонах можно проститься…

Вот как обстояло дело в 1801 году. С тех пор сколько было пройдено дорог, и сколько произошло всевозможных событий!

Бег времени и не думает замедляться, а вот отведенное нам время постепенно исчерпывается. Вчера Фарос сказал мне:

— Хоть наша часть работы и не закончена, ты должен описать то, что произошло после нашего возвращения во Францию.

Сейчас 5 января 1830 года, и мне скоро исполнится семьдесят. Двадцать девять лет прошло с окончания экспедиции и нашей встречи с Морганом. Двадцать девять лет! Фарос прав.

Пора объяснить то, что произошло за это время.

Все эти годы я не забывал об обязанности рассказывать фантастическую историю расшифровки. Я долго сомневался, прежде чем вновь взяться за перо, ведь мы так ни к чему и не пришли. А я еще надеялся узнать о завершении нашей миссии. Тогда я описал бы ее всю целиком. Но, хоть у нас и были невероятные достижения, по-прежнему оставалось немало темных мест и масса вопросов. Значит, я расскажу о том, что знаю, а также о том, в чем сомневаюсь. Эту долю сомнений лучше было бы оставить Ле Жансему. Конечно, я хотел бы удовлетворить свое любопытство до того, как умру. Но если Бог решит иначе, останется Фарос. Наш востоковед постарел, но, к счастью, пророчество его детства не торопится осуществляться. Он отличается отменным здоровьем и все так же быстр, как в тот день 1801 года, когда мы выезжали из Тулона, Фарос отказывался слушать Моргана, а тот твердил, что некоторые лингвисты считают расшифровку нереальным проектом.

— Идиоты! То, что возможно для одного человека, должно быть таковым и для другого… Вчера египетский священ-ник читал и писал иероглифы. Нет никакого сомнения, что это можно делать и сегодня.

Теоретически подобная логика имела право на существование. Но решение проблемы основывалось на ужасно рискованной гипотезе. Следовало найти дешифровщика. Но, используя образ, применяемый лингвистами-пессимистами, это было равносильно поиску иголки в стоге сена. Действительно, где и как найти столь мощный разум, который смог бы пробиться сквозь молчание фараонов?

Сам Фарос уже надорвался, работая с Розеттским камнем. Оставляя Египет, он едва не отказался от своих потуг.

— Мне не хватает таланта, чтобы преуспеть, но я могу быть полезен тому, кто попытается совершить этот подвиг.

Мы встретились с Морганом в Тулоне. Двумя часами позже мы уже были в экипаже, обитом черной кожей, который вез нас в Экс-ан-Прованс, а Фарос, не теряя времени, излагал нам свою программу. Нет, он и не думал сдаваться.

Морган обнял его, а затем повернулся ко мне и спросил:

— А ты, Орфей? Ты собираешься продолжать работу?