Я начал его утешать. Здесь он был под надежной защитой и, благодаря дону Рафаэлю или аббату де Терсану, он возвращался, вооруженный бесценными знаниями: он знал коптский и располагал множеством документов, что позволяло ему заняться наконец демотическим текстом Розеттского камня.
Заговор? Так он выразился. Он говорил мне об этом с 1809 года. Двадцать лет спустя эта гипотеза о заговоре нашла во мне отклик.
Почему я не говорил тебе раньше? Я был слеп, Фарос. Я обвинял наше чудо в преувеличении, и я ошибался, что доказывает свидетельство аббата де Терсана, второго монаха, о котором говорил мне Сегир, вернувшись в Гренобль.
«Святой старик» предоставил ему рукописи огромной ценности. Мало того. Он привез ему из Лондона копию Розеттского камня. Эта копия стала нашим реваншем за Александрию. В феврале 1812 года аббат де Терсан приехал в Гренобль. Я думал, это визит вежливости по отношению к Сегиру. Аббат приехал осведомиться о достижениях дешифровщика. Или помочь ему. Казалось бы, он приехал за новостями. Но в действительности его приезд скрывал нечто иное.
Какой странный человек! Если не считать скромного креста, прикрепленного к отвороту куртки, ничто в нем не выдавало религиозного служителя. Волосы длинные, одежда — великолепна. Он говорил деликатно, не меняя тона. Его голос? Его, как и лицо, очень трудно вспомнить. Гладкое лицо, без морщин… Я не смог бы даже описать цвет его глаз. Волосы — другое дело. Очень длинные. Возможно, седые. Возраст? Ему было лет пятьдесят, когда я с ним познакомился.
Или шестьдесят? Я видел его много раз. Но он всегда казался мне одним и тем же. Неизменно нейтральным. Как банкир или дипломат. В нем было что-то от них. Мы начали завтракать с его благословения. Аббат оставался сдержан. Тайна, непроницаемый миссионер, загадка?.. Теперь давай посмотрим, как развивалась наша беседа.
Аббат де Терсан откусывал по чуть-чуть. Сегир проглотил свою форель одним махом. С полным ртом он стал рассказывать нам о своей теории хронологии различных народов. Он вновь принялся за чтение Священного Писания. И вдруг мы, к своему изумлению, поняли, что он связывает расшифровку иероглифов с задачей еще обширнее — поднять древние тексты до того же уровня, что и основополагающие элементы Библии!
Такое намерение не было безопасным. Браться за догмы христианства! И провозглашать это перед одним из его представителей. У Шампольона-младшего неуважение явно соседствовало с неосторожностью.
— Вы хотите их принизить, — пробормотал аббат де Терсан.
— Я не верю в первенство написанного. У всего одинаковая ценность. То, что выше, называется Словом Божьим.
— Богом, — добавил аббат де Терсан.
— Все — сыновья божьи. Все равны! — возбужденно крикнул Шампольон.
Аббат де Терсан промолчал, и это, без сомнения, тревожило более всего. Было видно, что он искренне противится такому повороту событий — кое было не чем иным, как объявлением войны папскому престолу. Должен ли он доложить об этом своим начальникам? Мне кажется, этот вопрос мучил его. Несколько раз я ловил его ледяной взгляд, обращенный на юного Жана-Франсуа, ученика волшебника.
Завтрак продолжился, и вопросы коптского языка заняли нас до самого десерта. Я получил несказанное удовольствие, выслушав наставление священника об этом языке. Его лекция стоила в тысячи раз больше, чем тысячи ученых докладов с кафедры Школы восточных языков. Позже к нам присоединился и Фижак. Крайне редко он не вмешивался вдела брата, но сейчас не смог отменить уроки истории и греческой литературы, которые давал в университете Гренобля. Едва поприветствовав аббата де Терсана, он тут же поинтересовался, о чем мы говорили за завтраком. Да, вот именно. Фижак хотел все контролировать. Затем он сообщил нам, что ему надо поговорить с Сегиром о какой-то книге, купленной Дюбуа-Фонтанеллем, директором Гренобльской библиотеки. Братья извинились и вышли.
— Полагаю, он главным образом беспокоится о том, что мог сказать брат, — заметил аббат де Терсан. — Он боится его неловкостей. Это его способ защитить младшего…
— Опасения Фижака порой чрезмерны, — добавил я.
— Не думаю, — ответил аббат, и взгляд его вдруг стал жестким. Он отпил немного вина, медленно проглотил и через некоторое время продолжил: — Жану-Франсуа следует быть поосторожнее. Церковные власти раздражены этими его древнеегипетскими поисками. В Париже он утверждал, что фараоны, возможно, держали в руках скипетр всех народов мира.
Сегодня он упорствует, желая поколебать первенство Библии.
Это очень опасная игра. Вам следует быть таким же бдительным, как и его брат…
Я попытался расспросить его поподробнее.
— Вы видите в этом опасность для Шампольона? — спросил я.
Он улыбнулся и ответил:
— Форель была прелестна. Расскажите мне, она выловлена в Дюрансе?
Слишком поздно я сопоставил слова аббата де Терсана со словами дона Рафаэля: расшифровка, без сомнения, была самой большой опасностью, с которой Сегиру предстояло столкнуться.