Тайна силиконовой души

Быстров, после разговора с Женькой, внешне словно окаменел и пытался собраться. Отдавал указания, принимал решения, делал звонки четко, сосредоточенно, стремительно. Прежде всего, вызвонив Митрохина, который уже приехал из интерната, попросил его наведаться в московскую квартиру Репьева – благо, она находилась у Кольцевой, в районе, самом близком от Эм-ска. Вряд ли боящиеся преследования бандиты там обретались, но проверка и обыск требовались. «Бойцов» полицейское начальство Митрохину давало – дело было на особом контроле, и все силы были нацелены на срочный захват преступников. Потом Сергей позвонил Андрею Валентиновичу Зайцевичу – «мастеру по строительству деревянных домов». Зайцевич поначалу категорично отказался отвечать на вопросы о репьевском доме, так как это частная собственность и он клиентам и друзьям хлопот доставлять не намерен. Пришлось объяснить гражданину, что его клиенты и добрые знакомые обвиняются в серьезнейших уголовных преступлениях, а сокрытие информации наводит на мысли о его причастности к преступному сообществу. И вообще завтра полиция нагрянет к нему домой с допросом и обыском. Перетрухавший Зайцевич подробно объяснил, как ехать к дому Григория и даже дал точный почтовый адрес.

– Быть может, вы знаете, и на кого дом оформлен? У Репьева, насколько нам известно, лишь одна квартира в собственности, – спросил Быстров.

Повисла напряженная пауза, и Андрей Валентинович сознался, что дом записан… на него. На определенных, конечно, условиях.

– Но я клянусь! Я просто заверяю вас, что никакого отношения ни к коммерческим, ни к преступным делам – это-то откуда, Боже мой! – я не имею.

– Ну, хорошо, господин Зайцевич. Нам придется все это проверять. Всего доброго. И, надеюсь, вы не будете ударяться в бега, и уж тем более предупреждать о моем звонке ваших товарищей.

– Они мне не товарищи! Это просто знакомые, это просто…

Следователь прервал эти оправдания, отсоединившись. Конечно, он рисковал, открывая все карты незнакомому «свидетелю». А вдруг он тоже член банды, и если не находится вместе с подельниками, то может предупредить их? Но чутье подсказывало Быстрову, что этого не будет. Прежде всего испуган, да и все его данные, включая биографии жен, детей и родителей, будут у следствия самое позднее – завтра утром. Так что господин Зайцевич на надежном крючке. Потом Сергей позвонил Светлане: уже полвосьмого, а конца бесконечному рабочему дню не видно. Радостное Светино «Алло» сменилось обескураженным и убитым: «Я все понимаю», когда Быстров сухо и виновато, что-то уж слишком сухо и слишком виновато, сказал о приезде домой поздно ночью. Или даже под утро. Или, может, вообще завтра неизвестно когда.

Светлана понуро сидела на табуретке у плиты. В духовке доходило мясо с сыром и овощами, попусту испуская призывные торжественные запахи. На плите, в «укутке», стояло пюре. Рядом, в веселенькой, в красный горох кастрюльке – уже подостывший грибной суп. Атразекова нашла в подвесном шкафчике сушеные грибы. Пахли они очень хорошо. В сваренном виде белые с опятами оказались просто бесподобны!

«Ну, и кому это все теперь нужно? Зачем вообще вся эта выматывающая нервотрепка, бесплодные душевные затраты, мои идиотские младенческие надежды, фантазии, слезы вот эти от обиды? Я ничего не знаю об этом чужом, холодном человеке, которого придумала и полюбила. Зачем? Чтобы в очередной раз ткнуться мордой в ледяную стену, которая расплющит и тело, и душу?» Светка растерла слезы, выключила духовку и рванулась в комнату к своей сумке. «Бежать! В монастырь! Там мне место. Чему быть, того не миновать. Прикончат – так мне и надо. Ничего, отпоют за милую душу зато… Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную… Господи, Иисусе Христе…» Она швыряла в сумку расческу, колготки, шелковую блузку…

Когда вновь зазвонил мобильный, Светлана с такой надеждой и пылом кинулась к нему, будто ждала извещения об освобождении супруга из чеченского плена. Увы, это звонила Люшка.

– Ну, и чего ты куксишься? – Юлька знала все интонации подружки наизусть.

– Быстров не придет ночью. У него работа.

– И что? Это свидетельство его презрения к спасенной царице?

– Да на кой я ему сдалась?! Ну, поцеловались с утра. А теперь испугался, да сидит где-нибудь у приятеля. Или приятельницы.

– Света, ты дура? Я вот на что уж бешеная, но, живя с Шатовым, поняла простую вещь. Если мужчина что-то говорит конкретно, СЛОВАМИ, он и подразумевает именно то, о чем говорит.

– Слушай, не умничай! Я уже собралась уходить. В монастырь.