– Да прекрати, все хорошо. Я жива-здорова. Вот еду готовлю. А то у него совершенно ничего нет в холодильнике. Знаешь, я таких пустых холодильников не видела никогда. Даже у Зюзика, помнишь Зюзика, который звал меня «мадам Бледность»?
– Да помню я всех уродов, на которых ты убивала свою прекрасную жизнь.
– Даже у Зюзика валялась какая-нибудь зеленая колбаса. А у этого – ни-че-го. Пришлось втихаря смотаться в магазин. Рискуя, можно сказать, жизнью.
– Свет, ты расскажешь что-нибудь по-человечески, а то у меня от любопытства уже почесуха началась, – и Люша яростно почесала коленку, будто подружка могла это увидеть.
– А вот приезжай к нам в Голодню, и расскажу. Хотя это, наверное, опасно. Юль, послезавтра похороны. Всех троих будут хоронить у монастыря. Кошмар какой-то…
– А знаешь, Света, я, пожалуй, приеду на день. Кто мне что на похоронах сделает? Можно сказать, все время буду на глазах у следствия. И Сашка уже здоров.
Светлана оживилась:
– Приедет, возможно, старец Савелий – Калистрата была его духовным чадом. Вот у кого благословение-то попросить. А уж если поговорить – это вообще счастье! Он прозорливец, все скажет-разложит. И Сашку привози. К Савелию попасть невозможно. Толпы!
– Хорошо, Светуль, мы обмозгуем и тебе позвоним. Целую тебя. И привет новому увлечению в погонах! – хохотнула Шатова.
– Никакого увлечения! Юль, я, кажется, люблю его… – Светка сказала это так просто и серьезно, что Люша поняла – и вправду любит. Вот несчастье-то. А может, и ничего, и слава Богу?
– Ох, подруга, я приеду, даже если нас вместе с Шатовым отравит дюжина подонистых блондинок. Назло выживу, и приеду! Жди!
Виктор Поплавский отрабатывал связи Анны Глоткиной. Родственников у нее, действительно, не было. Родители развелись, когда Ане не исполнилось и года. Мать умерла десять лет назад от рака крови. От рака крови умерла и дочь. Ни братьев, ни сестер, ни дядьев с тетками. Побывав на работе покойной, в небольшом дизайнерском бюро, Виктор узнал у флегматичной секретарши с устрашающим маникюром – накладные ногти-рапиры были окрашены в кровавый цвет, – что Глоткина на работе ни с кем не дружила, о любовниках ее она ничего не знает. Вроде был когда-то скоротечный роман с шефом. Но у кого же романа с шефом не было? Шеф во Франкфурте и приедет не раньше следующей среды. «Впрочем, была у Аньки школьная подруга. Какая-то толстуха. Она приходила один раз сюда. То ли продавщица, то ли кассирша».
Поплавский поехал в школу Глоткиной, которая находилась неподалеку от Киевского вокзала. Ему повезло. Завуч прекрасно помнила и Анну («хорошая девочка»), и ее закадычную подругу Варвару Кантор («трудная девочка»). Адрес и телефон Варвары также нашлись. Дома Кантор отсутствовала. У бабулек на лавке Поплавский узнал, что работает женщина в химчистке – близко, через дорогу. Когда за настырным, говорливым посетителем крошечного пункта бытового обслуживания закрылась дверь, детектив, придвинувшись к столу приемщицы одежды, достал удостоверение, представился. Варвара, толстая деваха с широким носом и глазами навыкате, будто оцепенела в первое мгновение. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и даже улыбнулась сверлящему ее узкими глазками Поплавскому. Заперев дверь и приткнув к пластиковому стеклу табличку «Перерыв десять минут», приемщица вернулась за свой стол. Разговор получился короткий и бесполезный. Виктор решил сообщить женщине, что бдительная соседка засекла неких личностей, появляющихся в квартире покойной Глоткиной, и полиция пытается выяснить их имена. Ведь права на квартиру так никто и не заявил.
– Понятия не имею! – категорично отрезала Варвара. – У Ани никого нет.
– Но вы можете не знать о заграничной сестре или дальней родственнице?
– Ничего подобного! Я сама занималась поиском ее родственников и знакомых перед похоронами. Отец Ани давно уехал из Москвы – его я не нашла. И я была ее единственной подругой. А коллеги и так знали о смерти Ани и оплачивали похороны. Еще бы не оплачивали! – Варя брезгливо повела круглыми плечами – Этот Овечкин – тоже мне, дизайнер великий, ну, начальник Анькиного бюро, всю жизнь ей сломал. Поматросил и бросил. Она три аборта от него сделала. Может, поэтому и заболела. Ну, я ему на похоронах выдала! Он имел наглость с новой пассией явиться, козел!
В запертую пластиковую дверь застучала сухонькая бабулька, на которую Варька раздраженно помахала руками – будто надоедливую осу отогнала:
– Не видят, слепые, таблички! Перерыв десять минут! Ну, тупые! – Она попыталась взять в союзники по осуждению тупых бабулек оперуполномоченного, но Поплавский гнева Варвары не разделил.
Бабулька от двери мгновенно отлетела: у старшего поколения в крови сидел благоговейный, рабский страх перед продавцами, обслугой и мелким чиновным людом – так приучила их выживать система.
Поплавский достал фотороботы, положил их перед приемщицей.
– Знаете этих людей?