Тайна Симеона Метафраста

– К сожалению, пан Мечислав молод, горяч и… э-э-э… не очень разбирается в теоретической магии, – признал пан Тадеуш.

– Иначе говоря, малообразован, и гонору выше крыши, – «перевёл» Василий. – Оттого ему кажется, что он сможет использовать конспекты для создания новой теории. Или написания книги. Или разработки формулы. Или ещё чего-нибудь, но непременно великого.

– И ты решил, что шестая тетрадь тебе гораздо нужнее, чем ему?

Таунен опустил глаза и промолчал.

– Проблема усугубляется тем, что конспекты эти защищены от копирования, и никто не может понять, как именно… – добавил пан Красницкий.

– Понятно… Значит, перед нами стоят две проблемы: снять с Василия обвинения и получить в руки оригинал или копию шестой тетради, так?

– Так.

– Ну что же, будем их решать.

– А сможем? – голос Василия слегка дрогнул.

– А у нас есть выбор?

– Нету.

– Значит, придётся смочь.

Снова стоял Владимир Суржиков перед трёхэтажным особняком в стиле модерн, расположившемся в тени деревьев в уютном дворике рядом с Петровкой. Он поднял взгляд на арочное окно второго этажа и успел увидеть, как там шевельнулась занавеска.

Дверь справа на площадке была распахнута, и, прислоняясь к косяку, стоял великий актёр.

– Я так понимаю, и старик может на что-то пригодиться? – ухмыльнулся он.

– Из вас старик никак не получается. Старики – они, вон, в домино во дворе играют и на прострел жалуются, – буркнул Суржиков.

– Ну, проходи. Кофе хочешь? – спросил Певцов, и, не дожидаясь ответа, крикнул куда-то в глубину квартиры, – Маша! Кофе сделай побольше.

– Вам, Илларион Николаевич, доктор кофе запретил начисто, – ответил звонкий женский голос. – А будете требовать, и до «Лира» не дотянете.

Актёр сделал страшные глаза и снова прокричал:

– Ладно, тогда чай!

Прислушался и, не получив возражений, махнул рукой:

– Вчера был Семен Михайлович, домашний, так сказать, доктор – всё, всё запретил. Буду питаться вермишелью без масла и соли.

Представив себе жизнь без пирогов, запечённой ветчины и жареной картошки, которая Аркадию особенно удавалась, Суржиков впечатлился и посочувствовал. Правда, в глазах Певцова присутствовал некий насмешливый чёртик, который не давал вполне горевать над его страданиями, но… можно ли не поверить игре великого актёра?

– Садись, рассказывай, какие у тебя успехи?

– Да вот… осталось восемь подозреваемых, и дальше сократить список не могу, хоть убей.

– Давай, посмотрю…

Певцов дважды прочитал список, долго разглядывал снимки, кряхтел, потом решительно отложил один в сторону.

– Лариса Суюмбекова не могла этого сделать. Я её знаю много лет, и я утверждаю: не могла.

– Почему?

– Потому что в театре для неё вся жизнь, вне зависимости от того, кто ставит спектакль, и что играют. И даже от того, занята ли она сама хотя бы на роли горничной без слов. Лариса неумная, вздорная старая женщина, но нарушить хоть одну из Примет, – он так и произнёс это слово, чтобы заглавная буква была хорошо различима, – на это она никогда не пойдёт.

– Хорошо, я понял вас. Но всё равно остаётся семь фигурантов…

– Ну, положим, Марьяшу Елисееву я тоже знаю давно. Лет тридцать назад… кхм… м-да… В общем, я её примерно столько и не видел, и как за это время Марьяна изменилась, не имею понятия. В те времена, когда мы знались, она была женщиной недалёкой, но абсолютно честной. Что с ней происходило, как жизнь сложилась, только Терпсихоре и известно.

– Скорее уж мойрам, – покачал головой Суржиков. – А про остальных хоть что-то скажете?

Вновь раскрыв список, актёр пробежал его глазами.

– Тюрин… не знаю или не запомнил. Вильнева Наталья… что-то знакомое, но откуда – убей, не скажу. Наверное, когда-то и где-то встречались, она ж примерно нашего возраста?

– Помоложе.

– Ну, да всё равно, не помню, – тут он перебил сам себя и подвинул к посетителю вазочку с вареньем. – Ты чай-то пей, и варенье ешь, земляничное, Маша, экономка моя, варила. А я пока думать буду. Так, дальше… Грибанов, рабочий сцены. Не знаю. Не подумай, что из снобизма, просто не сталкивались. Лянская слишком молода. Толстоганов… Слышал и даже встречал в какой-то антрепризе. Поганый человечек, но такая вещь в себе, что и не поймёшь, что же у него на уме. Знаешь, – тут он отложил в сторону листки и снимки, – бывают такие коробочки, вроде как с подарком. Открываешь одну, а внутри вторая. В той третья, в ней четвёртая, пятая… доходишь до последней, с грецкий орех размером, и медлишь, открывать уже и не хочется. Вдруг внутри не бриллиант, а дохлый таракан?

– Знаю, – кивнул Суржиков.

– Вот и я о том… Значит, кто там у нас дальше? Ах, Илья Ильич! Ну, с этим хорошо знаком. И могу предположить, отчего он вечерами из театра не уходит…

Тут Певцов посмотрел на гостя хитрым глазом, явно ожидая вопроса. Владимир не подвёл и послушно спросил:

– Почему?

– Я слышал, что года два назад Чувасов овдовел, и живёт он теперь с сыном и невесткой. Полагаю, новая хозяйка его из дому потихоньку выживает, вот он и ждёт допоздна, покуда там все спать улягутся.

– Вы считаете, он не мог действовать во вред труппе?

– Считаю, что нет.