Тайна синих озер

Вполне подходяще! Одна — Таня или Галя (тут Хренков путался и, как кого звали, точно не помнил): узкая черная юбка, приталенная блузка без рукавов, светло-желтая, с большим вырезом. Яркая блондинка, скорее всего крашеная. Прическа — «бабетта», ага-а!

Вторая — Юля или Гуля: голубое платье с короткими рукавами-фонариками, пояс. Волосы каштановые, «каре».

Обе девушки — в туфлях на шпильках, это Хренков точно утверждал. Ну да, куда же еще шоферу смотреть, как не на женские ножки? Не на дорогу же!

Шпильки! В такой обуви гулять по сельским дорогам не ходят. Точно — в кино. Эх, жаль остановку Котька не помнит, так бы знали, из какой деревни. Впрочем, таких модниц и в клубе не пропустят. Уж точно запомнили.

Кстати, они должны были как-то возвратиться. Или заночевали у кого? Да могли и просто часов до четырех утра на остановке просидеть, с молодежью. Полпятого тентовый «газон» доярок на первую дойку развозит. Раньше доярки почти все по дальним деревням жили, там и покосы, и ферма. А нынче, раз уж партия объявила про агрогорода, многих из деревень переселили на центральную усадьбу колхоза — в Озерск. Тут и школа, и два детских садика, и дома двухэтажные — чем не агрогород?

Подумав, Игнат заглянул в дежурку, справился, ходил ли кто на «Бабетту»? Именно в тот вечер.

— Дак мы с женой ходили, — припомнил усатый старшина, помощник дежурного, звали его Иваньков. — Лучше бы не пошли. Жена платье такое же захотела. Ну, как у этой… у артистки-то…

— У Бриджит Бардо! — подсказал заглянувший в дежурку Дорожкин. — Михалыч, мне материалов нет?

— Серьезных нету, — Иваньков покопался в бумагах. — Мелочь только. Каштанкина опять жалуется — спать ей молодежь не дает. Все на дальней остановке костры жгут… она там живет рядом.

— Да не так уж она близко и живет, — взяв бумаги, вздохнул участковый. — Просто вредная. Да и любопытная — спасу нет.

— Любопытная? — Ревякин почесал затылок. — Так это же наш кадр. Михалыч, ты, когда в кино был, девок перед фильмом разглядывал? Ну, в фойе…

— Окстись! Я же с женой.

— А втихаря? Там такие две фифы были — уж точно заметил бы.

— А, вон ты про кого, — старшина усмехнулся в усы. — На шпильках которые… Одна с «бабеттой», другая… тоже ничего.

— Как были одеты, вспомни!

— Ну, это… в платьях. Не! Одна вроде в юбке… Точно, в юбке! И в блузке такой… желтой, развратной, ну, просвечивает… шатенка. А та, что с «бабеттой», — крашеная.

— Отлично! — потерев руки, опер посмотрел на Дорожкина. — Игорь! Ты не против, если я твою Каштанкину навещу? Вдруг да повезет?

В дежурке вдруг зазвонил телефон. Помощник снял трубку и тут же протянул ее Игнату:

— Тебя! Какой-то фельдшер, что ли…

— Фельдшер? Ага… Слушаю! Ах видели, да… Автобус на полевом стане. Синий с белым, да-да… КАВЗ! Девчонки-то надежные, не соврут? Ах пионерки? Тогда конечно…

— Ну вот, — повесив трубку, Ревякин довольно рассмеялся. — Хоть что-то выяснил. Теперь еще бы старушка не подвела. Ну, та самая, Каштанкина. Опрошу ее — и на пляж.

— Я бы тоже на пляж, — глянув в окно, завистливо протянул участковый.

Игнат прищурился от солнца:

— Так давай! Только имей в виду — я туда работать еду. Возможно, в соседней деревне подворовый обход делать придется.

— По «отдельному поручению»-то? — живо смекнул Дорожкин. — Так оно и мне в зачет.

— Ну, тогда покатили.

— Игнат, — младший лейтенант вдруг смутился. — Ты это… К Каштанкиной давай без меня. А то, понимаешь, такая уж она нудная… А тебя не знает, приставать не будет… пока…

Гражданка Каштанкина оказалась сухонькой проворной старушкой в длинной, до пола, юбке, телогрее и зеленом цветастом платке. Опера она встретила с ухватом наперевес! Правда, увидев удостоверение, заулыбалась:

— А я вот, мил человек, пшенку поставила. На молоке! Ой… вы, верно, по заявлению моему? Так это костер! То песни там, то драки, да завсегда — хохот. Никакого сладу с молодежью этой нет. А девки там какие! Лахудры, а не девки! Их бы всех… на Колыму, золото добывать! Ага… вам, верно, записать что-то надо? Так не стесняйтесь, вот, садитесь к столу, я сейчас вытру… А звание у вас какое, не разглядела? Ах, старший лейтенант!

— Каштанкина Ираида Степановна, — расположившись, записал Игнат. — Год рождения?

— Одна тысяча восемьсот восемьдесят девятый.

— Ого! — опер присвистнул. — Это ж при царе еще!

— При Александре Александровиче, Миротворце, — скромно уточнила старушка. — В Париже в честь него мост построили! Я там в десятом году была, до войны еще…

— До империалистической? Ясно… Место рождения?

— Ревель. Ну, Таллин сейчас…

Игнат был сотрудником не только добросовестным, но и терпеливым, а потому слушал возможную свидетельницу внимательно, не перебивая. Исписал мелким почерком целых пять тетрадных листов, покуда в авторучке не закончились чернила.

— Значит, говорите, две лахудры были? Почти всю ночь… А число не помните?

— Помню. Аккурат в тот день, когда учительницу убили.

— Отлично!