— Ну, гражданин следователь, я разве против? Надо так надо. Добавляй. Только вот объяснить я это не могу. Ну никак! Разве черт попутал. Так и то — немецкий.
Адвокатом-«положняком» у Шалькина был старичок из Тянской коллегии, Крестовский Борис Арнольдович. Он вообще-то считался въедливым, но по этому делу особого рвения не проявлял, что и понятно. Правда, приехать согласился в любое время:
— Только автобусом, молодой человек, автобусом. Личного транспорта у меня нет. Как там у вас, батенька, автобусы-то? Три раза в день? Вот в обед и ждите. А на вечернем уеду. Что, задумались-таки? — голос защитника внезапно стал ехидным. — Выпил, убил, заснул? Что-то уж как-то простовато, батенька, будет.
— Спасибо большое, Борис Арнольдович! До скорой встречи. Жду.
Как раз в это время в кабинет заглянул Ревякин. Усмехнулся, невольно услышав последнюю фразу:
— Адвоката вызвал? Шалькина будешь терзать? Смотри, Арнольдыч — старичок душный. Еще при царе начинал, присяжным поверенным.
Следователь поднял глаза:
— Здорово, Игнат. Что там у нас с Хренковым?
— А плохо все. — Достав из папки толстую пачку допросных протоколов, оперативник протянул их Алтуфьеву. — То есть это для нас плохо, для него-то — хорошо. Алиби полное! Там, сверху, листок с моей схемой — кто когда чего видел. И результат.
— Вижу, поработали неплохо, — оценил Владимир Андреевич. — Что ж, алиби так алиби. Но Хренков пусть еще посидит. Так, по-мелкому… Вдруг еще понадобится? Да и наука будет впредь. А скажи-ка мне, Игнат, у вас тут спецучет предателей Родины есть? Ну, бывших полицаев и прочих.
— Кого? — удивленно переспросил Ревякин. — Это в Комитете, в бывшем МГБ… Хотя у Дорожкина спросить надо. Участковый — такая должность, что всем заниматься должен. И подростками, и судимыми, и вот, по уголовным делам. А предатели Родины, я так понимаю, кто не расстрелян, так те судимы. А раз судимы — у Дорожкина отмечаться должны.
— Ну, будем надеяться, — улыбнувшись, следователь достал из портфеля толстую книжку в сером переплете. — Держи вот! Раз обещал.
— Меньшагин и Вышинская! «Уголовное право»! — обрадованно завопил опер. — Ну, Володя, спасибо! С меня причитается. Кстати, сегодня вечерком можем и посидеть. Я загляну к тетушке…
— Посидим, — Алтуфьев пожал плечами. — Почему бы не посидеть? Охотно.
— Уж теперь-то я все экзамены сдам! — довольно потер руки Игнат. — Уж теперь-то… А то ведь, главное, в нашей-то библиотеке таких книжек нет!
— У тебя когда сессия-то?
— Через три дня! Я уж и рапорт написал. Начальник подписал.
— Завидую! — Владимир Андреевич рассмеялся. — Нет, в самом деле! Через три дня, значит, у тебя студенческая жизнь начнется. Вино, женщины, песни!
— Ну уж так-то сразу… — виновато потупился оперативник.
— Да знаю я! — Алтуфьев весело подмигнул. — От казенной-то службы — да на волю! Чего бы и не погулять?
На этот раз Максим встретился с Женькой у библиотеки, что располагалась в одном здании с архивом, только на втором этаже. Говорили, что, как только архив переедет, первый этаж тоже займет библиотека. Скоро уже.
Когда Макс подъехал, напарница уже дожидалась на лавочке, велосипед был прислонен к спинке. Темноволосая, худенькая, все в том же синем платье. Зашила уже.
— Привет, — юноша тормознул рядом. — Есть что новенькое? Да ты что грустная-то такая? Опять пристали? Так я им!
— Мошникова видела, — тихо проговорила Женька. — Все лицо в йоде.
— Да я его так и не бил! — Максим возмущенно всплеснул руками. — Просто поучил малость. — И поделом.
— Он меня заметил — на другую сторону перешел. И смотрел так испуганно, словно я на него вот-вот налечу!
— Так это же хорошо, что он так от тебя шарахнулся! — засмеялся Макс. — А ты еще боялась.
— Хорошо? Не знаю… — пожав плечами, девушка задумчиво покусала губу. — Я думаю, не меня он боится. И даже не тебя…
— Да ну, — прислонив велосипед к березе, молодой человек уселся на лавочку. — Выдумаешь… Ой, глянь-ко! Стиляга наш идет! Я бы даже сказал — шествует.
Из-за аптеки на улицу Советскую — местный «Бродвей» — вырулил знаменитый на весь городок Леха Кошкин, именуемый Алексом. Большие темные очки, кок на голове, узкие брючки, ботинки на «манной каше», белая нейлоновая рубашка и прямо-таки умопомрачительный галстук — синий в белый горошек. Точно такой же, как Женькино платье! Верно, из одного материала и шили.
— «Вот, собой любуясь, встал, на других глазея, — Максим процитировал на память ехидный стишок из «Крокодила». — Книг да-авно он не читал, не бывал в музеях!»
— И как он не боится так ходить-то? — наконец улыбнулась Женька. — Люди ведь смотрят. Могут и побить! Или бригадмильцы брюки разрежут. Представляешь? Это ж на весь город позор!
— Кому позор, а кому — слава, — Макс с философским видом развел руками.
Сказать по правде, чужой внешний вид его нисколечко не трогал. Ну, носит Кошкин узкие брючки и этот дурацкий кок — и на здоровье! Никому же не мешает — наоборот, всех только смешит.