Тайна Спящей Охотницы

Только оставшись один, Кит осознал, что сидит на купейной полке вдвоем с мертвецом. Он вскочил, попятился в открытую дверь и… вдруг ему стало страшно стыдно. Ему вдруг подумалось, что он прямо сейчас поступит подло, предаст капитана Кравцова, если бросит его и покинет купе.

Капитан Кравцов сидел в том уголке, словно дремал… отдыхал от жизни. Никита совершенно ничего про него не знал… но ему все больше начинало казаться, что он знает капитана очень хорошо. Он впервые в жизни увидел настоящую смерть прямо перед собой. И эта была вторая смерть ради него, Никиты Демидова, ради того, чтобы он продолжал куда-то идти по своей жизни, с каким-то особым заданием. Только ради этого! Кит не видел, как погиб полковник Вышенский. Но теперь очень хорошо понимал, как полковник это сделал — с каким чувством, как помолившись. И как теперь может сам отдохнуть от жизни. Просто вот так подремать…

Полковник царской охранки знал, что пули не берут того, кто пришел в их век из другого времени, но все равно защищал его, а капитан Красной Армии, не знал. И оба пожертвовали собою. Должно быть, не зря… Это точно — не зря! Такая уверенность сейчас пришла Киту совсем не в голову, и не миллиард мозговых клеток-нейронов пришли к такому важному выводу… Эта абсолютная уверенность возникла и сделалась горячей у Кита в груди — в каком-то особом измерении, вне времен и пространств… И Киту вдруг очень захотелось рассказать капитану Кравцову что-нибудь важное про себя, просто сказать «спасибо!»

Он и сказал это вечное «спасибо!», но тут же в глазах у него потемнело, подкатило к горлу — и он провалился во тьму.

Очнулся Кит от хлёстких шлепков по щекам и шумного, прохладного водяного облака, ударившего ему в глаза… И тут же увидел перед собой огромное, мясистое и очень внимательное лицо товарища Беленца.

— Первый раз смерть увидеть — ничего. Не стыдись, — вытерев рукавом губы, сказал Беленец. — Пошли… Встать, идти сам можешь?

От этого участливого вопроса Кит словно очнулся еще раз, уже по-настоящему, дернулся вверх и ударился макушкой о верхнюю полку. И очнулся в третий раз — уже совсем по-настоящему: в этом мире и в этом, чужом веке. И, наконец, Кит разморозился весь — как будто, ударившись в верхнюю полку, он попал на миг под очень горячий душ.

— Могу! — сказал Кит… и испугался, что не ответил «Так точно!»

— Тогда — за мной, — велел Беленец и вышел из купе.

Кит, потирая макушку, заторопился следом.

Вышли в тамбур. Дверь вагона была открыта в поле.

Раннее мягкое утро дышало наружи влажной и бескрайней травяной весною. Там, наружи, сейчас не было видно никакой войны — там, над свежей, совсем юной травой, стояла умиротворяющая дымка.

Беленец подался из вагона вперед, повис на поручнях, внимательным разведывательным взглядом порыскал слева направо — по всей половине мира, разделенного сейчас надвое военно-санитарным составом, что вынужден был остановиться посреди безлюдного, открытого простора.

Потом товарищ Беленец снова подался назад, в вагон, повернулся к Киту и взял его за плечи.

— «Пули не берут», — снова пробормотал он (это признание Кита, видно, всё не давало ему покоя… и еще, наверно, не давало покоя то, каким полувиноватым тоном сделал это признание Кит). — А что берёт?

Кит почувствовал, как иголочки воткнулись в мозг — как раз в тех местах, где хранилась секретная информация о том, что его «берёт». И Кит ничего не сказал ни про чёрную полынью, ни про возможное падение с большой высоты.

— Наверно, бомба большая… Фугаска. Или снаряд, — выдавил он из себя, изо всех сил выдерживая сквозной, томографический взгляд настоящего человека советской госбезопасности, который тоже в любую минуту был готов отдать свою жизнь за дело… и за него, Никиту Демидова, за страну… да хоть и за товарища Сталина, как полагалось в ту эпоху, когда без конкретного, персонального смысла было не победить и не подарить потомкам будущего, хоть какого-то.

И добавил для правдоподобности:

— Типа, очень большое ударное ускорение.

Беленец очень серьезно кивнул, объяснение его удовлетворило.

— Понял в объеме школьной физики, — сказал он. — А теперь слушай меня. Здесь физика особая. Если сейчас и меня убьют… ну, мало ли, бывает… Так вот. Если меня убьют, у нас здесь, в Советском Союзе, останется всего два человека, которые знают, кто ты есть на самом деле. И тебе до них самому не добраться. Твое спасение и твое дело только там.

Беленец вывел Кита за плечи вперед, к открытой двери вагона, и показал на жиденький дальний перелесок, пробивавшийся сквозь утреннюю дымку наподобие миража.

— Видишь деревья, естественное укрытие?

— Вижу.

— Вот, если меня убьют, беги туда сам и жди. Тебя должны забрать.

— Кто? — совершенно нечаянно, но простительно для математического вундеркинда спросил Кит.

— Сам поймешь, — не сердито ответил Беленец. — Жди до упора… И еще запомни: если будут спрашивать, куда тебя везли, отвечай «на военно-ремонтный завод». Танки восстанавливать. Так и есть. Это в силе. Понял?

— Так точно.

— Ты пионер?

— Кто?