Породистый Пилот пристроил, как надо, здоровенную улитку-динамик, с гестаповским прищуром посмотрел на Кита.
— Знакомый механизм? — спросил он, и так видя ответ.
— А то. У моего папани такой есть, — нагло признался Кит. — Отстойный антиквариат. И вообще, технологии вперед ушли.
— Какой-какой? — на миг замер Породистый Пилот. — Отстойный?.. — Но был догадлив. — Мне понятно. Тогда уповай на судьбу, Никита Вольф-Демидов, чтобы он там у твоего папани сейчас не работал…
Никита представил себе возможный результат такой накладки. И честно поёжился. Квартиру, дом еще можно починить… а если сам папаня под пропеллер попадет? И соседи… Одиннадцатое сентября посреди Москвы, пусть и с меньшим эффектом. Кто потом объяснит этот теракт?
Легкий испуг, видно, мелькнул в глубинах Китова бесчувствия, потому что немец вполне удовлетворился реакцией, типа, Вольфа-Демидова:
— Но же не беспокойся: даты и часы проходов не совпадают… А о новых технологиях на месте потрудишься рассказать.
Кит прикусил язык — понял, что сболтнул лишнее и решил, что больше про межвременные военные и мирные тайны — ни-ни, даже если пытать начнут.
Породистый Пилот, тем временем, завел старую пластинку, знакомую Киту теперь уже до самой настоящей сердечной боли мелодию.
Кит даже не стал смотреть на эту фиолетово-сиреневую красоту, которая спустя еще полминуты полета разверзлась перед ним в небесах. Закрыл глаза.
Глава 10
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
С фашистским планом завоевания Марса,
клинической смертью,
знакомством с таинственной подземной девочкой
и явлением великого и ужасного маркшейдера
в самый разгар штурма Берлина.
…Однако и в закрытых от напускного равнодушия глазах Кита так ярко полыхнуло, что он вздрогнул… Но тут же снова изо всех сил напустил на себя полнейшую невозмутимость киборга.
Внезапно стал вздрагивать и самолет. И послышались какие-то хлопки и буханья.
— Хладнокровие похвально. Оно, несомненно, немецкое, — послышался голос Породистого Пилота. — Однако засыпать не рекомендую. Если русские нас подобьют, тебе придется срочно восстановить самолет в воздухе.
— Кто бы сомневался, — пробурчал Кит, еще не открывая глаза.
Ох, как ему не хотелось это делать в этот раз!
— Падение с большой высоты и удар об землю для тебя смертелен, не так ли? — намекнул ариец.
— Еще не проверял, — дерзко ответил Кит.
Но глаза открыл.
В глаза, чуть справа, ударило яркое низкое солнце, купающееся в бескрайней голубизне.
Только сейчас Кит приметил, что Породистый Пилот внимательно следит за ним с помощью удобно пристроенного над его местом зеркальцем заднего обзора.
— С добрым утром, да? — постарался Кит держать удар.
— Утро двадцать седьмого апреля одна тысяча девятьсот сорок пятого года нелегко признать добрым, — с той же хваленой германской невозмутимостью неторопливо и раздумчиво проговорил ариец. — Приготовься. Идем на посадку.
Кит дружил с разными числами, но только — не с историческими… Тут ему пришлось напрячь память, иным словом — свои нейроны, пустить по коре головного мозга всякие электрические импульсы. 27 апреля 1945 года — это что значит? Получается, до конца Великой Отечественной войны остаётся неделя, наши войска долбят фашистов уже у самого Берлина… Или в самом Берлине? Если в самом, то — это хуже… то есть, конечно, это здорово, но соваться прямо в пекло, где не только пуля, но и пушечный снаряд может въехать прямо по черепу… причем не только фашистский, а скорее — свой, советский. Лучше думать о хорошем… О чем? Может, он увидит штурм рейхстага. Единственный житель двадцать первого века! Без всяких спецэффектов, а в реале! Будет что вспомнить, если по черепу снарядом или фугаской не получишь! Только ведь никому потом не расскажешь, даже если жив останешься…
Двигатели натужно завыли, самолет наклонил нос, начал разворот, и Кит увидел немного земного простора. Земля, в отличие от радостного и чистого небосвода, словно предвещавшего скорую победу, была сера и местами совсем черна. Там, в недалёкой, в общем-то, дали густо дымило по всему земному окоему. Городской пейзаж выглядел чадящей, жутко широкой свалкой, на которой то там, то здесь попыхивало темными быстрыми огнями и взрывалось. А прямо под самолетом расстилался жидкий и редкий лесной… вернее, парковый массив с серыми, голыми деревьями, торчавшими из безжизненной земли.
Этот парковый массив рассекала убегавшая вперед взлетная полоса… нет, просто широкая аллея, на которой, наверно, в нормальное мирное время бродят мамаши с колясками, да снуют мимо них велосипедисты… Теперь на этой аллее впереди не было никого, и только по сторонам от нее происходило какое-то упорядоченное движение серых фигурок и предметов. Аллея приближалась, становясь шире.
Кит осознал и напрягся: да, они садятся в Берлин прямо во время его штурма. На главную аллею какого-то парка… потом он в Инете узнает, какого, — парка Тиргартен.