Тайна старого городища

Стоп! Сапожникова говорила, что там были картины, но в подвале картины хранить трудно: там сыро, нет движения воздуха, невозможно соблюдать температурный режим, который поддерживают в хранилищах музеев. Значит, картины, а, точнее, «картины» — это все-таки фантазия. Ну, не фантазия в смысле откровенного вранья, а какое-то искажение действительности, воспроизводимой через много-много лет. Рассказ о том, как они шли в этот самый подвал, был натурально исполнен, выдумать можно было бы и получше, но «сыграть» такое трудно. И, кроме того, «сыграть» такое можно, если есть какой-то режиссерский замысел! А это уже слишком громоздко. Да и потом, какой смысл?

Значит, решил Гридин, будем исходить из того, что она не врет сознательно, и что-то все-таки происходило. Ну, во всяком случае, придется так считать, пока не доказано обратное. Так, с этим чуть-чуть определились.

Теперь о ее материнстве. Она явно была шокирована, узнав о Родионе, и Гридин подумал, что ее в свое время действительно обманули Суховы. Обманули, заставив поверить, что ее ребенок умер, и оставили мальчика у себя? Пожалуй, такое возможно, особенно если учесть, как поспешно Сапожникову и ее дочерей заставили уехать. Ведь девочки услышали бы младенца в любом случае, окажись он дома. А услышав, могли как-то случайно рассказать об этом матери, и тогда уж Сапожникова в сказку о смерти младенца никак бы не поверила. Да, скорее всего!

Правда, остается вопрос «зачем?» Зачем было Суховым затевать все это? У них ведь и так оказалось четверо детей, зачем пятый?

Теперь о рассказе Горицына. Честно говоря, Гридин сомневался, что этот рассказ ему чем-то поможет. Какая-то история в духе романа о привидениях или гоголевской истории о чертях и ведьмах. Понятно, что эту сказку выдумали, как выдумывают сейчас свои истории современные писатели.

И вот что еще важно понять, так это…

Но тут ход неспешных рассуждений Гридина был прерван звонком мобильного телефона. Сам Гридин мобильники не любил и старался ими не пользоваться, но директор их фирмы Всеволод Леонидович Рубин хотел, как он сам любил говорить, «постоянно контролировать ситуацию». Вот и сейчас звонил именно он. Гридин поднес аппарат к уху и услышал:

— Павел Алексеевич!

И голос давал понять, что Рубин находится в очень суровом настроении, на грани криков и обещаний «выгнать всех».

— Павел Алексеевич, где вы находитесь?

— Что случилось, Сева? — попытался как-то прояснить ситуацию Гридин.

— Я спрашиваю: где вы находитесь?

— Ты чего это со мной, как с мальчиком разговариваешь? — поинтересовался Гридин тихим и вежливым тоном, стараясь держать себя в руках.

— Павел Алексеевич, где вы находитесь? — все так же напористо повторил директор.

Три «Павла Алексеевича» подряд — это уже угроза реальная.

— Я сейчас на Чистопрудном. А что?

— Ах, на Чистопрудном. А почему, позвольте полюбопытствовать, на Чистопрудном, а не там, куда я вас направил? Направил, между прочим, на работу, за счет заказчика!

Видимо, этот самый заказчик что-то узнал и катит бочку, понял Гридин, и ответил:

— Вы меня направили на мой участок работы, так?

— Не перебивайте меня, — теперь уже почти кричал шеф. — Я спрашиваю, на каком основании вы разбрасываетесь деньгами заказчиков?

— Да, с чего ты взял… — попробовал хоть что-то объяснить Гридин, но шеф снова закричал:

— Если такое повторится…

Но тут уже не выдержал Гридин.

— Если ты еще слово скажешь в подобном тоне, то мою работу будешь делать сам, понятно?! Я буду у тебя через час! Жди!

23

Нервный разговор с Севой Рубиным, человеком в общем-то деликатным, еще раз напомнил Гридину: на этот раз все как-то не так.

Впервые за все годы работы его не познакомили с заказчиком, не дали побеседовать, не дали узнать подробности этого самого задания. С делом Гридин познакомился через посредника. Насколько это было глупо, становится ясно только сейчас, и это само по себе странно. Результаты этих странностей уже сказывались, и сказывались самым неприятным образом.

Теперь же, задетый непонятным нахрапом Рубина, Гридин задал себе вопрос: а почему все это идет не от Сапожниковой? Она ведь не проявила никакого своего интереса, пока речь не зашла о Родионе. О Родионе, а не о сокровищах из подвала! Кстати, вспомнил Гридин, она ведь уверена, что «кроме Романа никто этим и не интересовался»?

Тогда сам собой возникает вопрос: зачем ему это надо?

Вопрос важный, и на него Гридин должен получить ответ.

Кстати, дело становилось все более непонятным, а значит, и все более интересным.

И еще одно «кстати»: почему Суховы — Георгий и Агния — скрывали Родиона от матери?

Ну, положим, тогда, в сорок пятом, это можно было понять: нравы того времени не одобрили бы этого странного сожительства любовников под патронатом жены. Да и муж Сапожниковой тоже ее по головке не погладил бы. Но ведь никто не требовал объявить об этом публично!

Впрочем, знай Сапожникова о сыне, она бы его не оставила у чужих людей.

Хотя…