Тайна стеклянного склепа

— Я осознаю трудность предстоящей процедуры, — перебил я настырную птицу. — Но даже несмотря на то, что прошло почти три года, доктор сможет найти что-либо в клетках костных тканей. Ведь медицина и наука шагнули так далеко! А он еще в прошлом веке, когда судебные медики ничего не слышали о макрофагах, по этим самым макрофагам — малюсеньким клеткам — смог определить профессиональную принадлежность того, кого эксгумировал.

Во взгляде Зои скользнуло недоумение, она прищурилась и вскинула одну бровь. Мне пришлось рассказать историю о том, как месье Иноземцев спасал положение мадам Бюлов, которую обвиняли в смерти внука Лессепса.

— Эврика! — вскричала она, когда я закончил. — Смог папа`, сможет и Давид! Копаем сейчас же!

И бросилась куда-то, проронив, что за лопатами.

Я не успел не то что ее остановить, но даже слова сказать. «А как же разрешение?» — застыли у меня на языке.

Вскоре девушка вернулась, она знала, где могильщики держат свои инструменты, поэтому тотчас их позаимствовала. И, пропуская мимо ушей мои увещевания, воткнула лопату в сырую, утоптанную землю, чуть хрустнувшую от легкого морозца, сказав, что это моя. Засучила рукава пальто и принялась за работу.

— К утру справимся. Посмотрим хоть, что осталось. Соберем все косточки и — к Давиду, тот пусть разбирается. Ну ты, Эл, голова. Конечно! Мне надо было сразу догадаться, что Давид по костям сразу определит, кто есть кто. Ох, черт, сколько времени потеряно, — пыхтела она, изо всех сил вонзая лезвие инструмента в мерзлый грунт и отшвыривая глину, дерн, мелкие камушки во все стороны.

Я смотрел, как на мои босые ноги падают комья глины, и не знал, как остановить сие стихийное бедствие, виной которого стал мой неудержимый язык. На мгновение я увидел перед собой самого доктора, который точно так же самозабвенно работал лопатой на кладбище Пер-Лашез. Он тогда не выдержал неспешности бродяг, что нанял для столь щекотливого дела, раздобыл третью лопату и, совершенно не чураясь перепачкаться, махал черенком точно так же, как сейчас махала его дочь. Похожи как две капли воды. Ах, зачем же я рассказал ей про эксгумацию?

— Чего ты смотришь? — выпрямилась она, смахнув со лба прядь волос. — Давай помогай. Не одной же мне рыть яму глубиной в метр.

Я безвольно принялся за работу. Почва была хорошей, не каменистой. Но отчего-то после десятого взмаха почувствовал, как боль охватила мою руку, потом шею и голову. Вокруг все потемнело, и я не заметил, как оказался на земле. Отгоняя морок, глянул на вырытую совместными усилиями могилу. Зои продолжала работать, то и дело ее лопата натыкалась на что-то твердое — раздавался неприятный скрежет — видно, добрались до крышки гроба. Наконец она отбросила лопату, достала карманный фонарик фирмы Eveready — реклама их была развешена по всему Нью-Йорку — и, опустившись на четвереньки, зажгла его.

— Дерево уже повело, — констатировала она, одной рукой сжимая фонарик, другой разгребая землю. — Вот и кости.

— Говорят, прах человека, который осквернил могилу, тоже будет в свое время осквернен. Око за око, — недовольно изрек я, продолжая сопротивляться охватившей меня слабости.

— Тогда это наверняка кости папеньки. Он в свое время весь Туркестан перерыл таким вот образом, — тотчас нашлась Зои. — Будем хранить их теперь в цинковом ларце, чтобы не попортились.

Отчего-то эти речи показались мне совершенно неприемлемыми, я ощутил, как ком подкатил к горлу. Мне стало совсем худо. Через минуту я повалился на бок. Зои заметив это мое странное поведение, оставила вынимать кости из-под обломков полусгнивших досок гроба и бросилась ко мне.

— Эй, ты чего удумал? — Она осветила мне лицо светом фонаря. — Что за нежности? Ого! — вдруг вскричала она. — Откуда кровь? Ну и дела, Эл, да у тебя весь ворот пиджака кровью залит.

При этих словах опять всполошился ворон, загорланив откуда-то словно из-под земли: «Герши болен. Герши надо лечить!»

Зои зажала меж зубами ручку фонарика и стала расстегивать пуговицы моего пиджака, а следом и жилета. Добралась до рубашки и безжалостно разорвала ее. Вновь взяв фонарик в руки, она оттерла краем разорванной рубашки мою ключицу, — вероятно, пуля от движения плечами стала выползать наружу, рана вскрылась.

— У тебя воспаление.

— Это пуля, — онемевшими губами ответил я. — Наверное…

— Что? Пуля? Откуда?

— Давид стрелял в Юлбарса, а попал в меня.

— Но ведь это было уже неделю назад. Ты что же так с пулей и ходишь? Вот дурень. Ее надо вытащить. Эх ты, Эл, тибетский дурачок. По крайней мере, я уверена в том, что ты не автоматон.

— Что?

— Папенька мог тебя механизмами напичкать. Один бог ведает, что он там в подвале с тобой делал. Обычно его механизмы — только мертвякам подходят. Я боялась, что ты — того…

— Не понимаю.

— Ну все, довольно выпытывать. — Она скривилась. — Что делать будем? У меня все руки в глине, мы на кладбище, ночью! Хорошенькое дельце — пуля. Вот мой папенька тоже два дня с пулей в легком ходил, а потом его части лишился. Хочешь тоже лишиться какой-нибудь части тела?