– И еще буду благодарна за совет: сколько можно дополнительно выпускать бумажных ассигнаций и не будет ли казначейству хлопотно, если налоги люд России будет платить бумажными ассигнациями, а Белая Русь и Малороссия – настоящими серебряными рублями?
Судерланд был хорошо осведомлен в здешних финансах, долгах внешних и внутренних, иначе ему было бы ничего делать в этой стране. Вал бумажных ассигнаций, внедренных Екатериной ІІ, нарастал, и они обесценивались – вопрос лишь предела этого вала. Платить налоги люду России бумажными деньгами, а Белой Руси и Малороссии серебром – значило сделать в этих землях бремя чуть ли не впятеро больше – за серебряный рубль уже ходили двадцать два бумажных. Об этом никто вслух не говорил, но Судерланд прекрасно понимал, что, кроме возложения на Малороссию и Белую Русь впятеро больше ноши, у замысла императрицы будут весьма далекие последствия. Вода течет из горы вниз, так и потекут деньги – купцы и заводчики не будут вкладывать кровные в земли, где налоговая гора, золото и серебро, будет течь в долину – упадок этих двух земель увидят лишь с годами. Да и цены от бумажного вала бегут наперерез – когда вступала императрица на трон, то хлеб стоил в семь с лишним раз дешевле, с девяноста шести копеек за четверть ржи стал семь рублей, попробуй, проживи человеку. Но это не Судерланда головная боль.
– Ваше императорское величество, насколько я осведомлен, долги России уже втрое превысили годовой доход казны. Поэтому у меня есть совет, чтобы печатные станки деньги не так быстро клепали… Воля ваша делать разные налоги в разных землях, но не вызовет ли это недовольство, тем более, бунт?
– На эту болезнь у меня есть знатные врачи – Михельсон, Суворов, поэтому вылечат.
На следующий день, подскакивая на весенних выбоинах и разбрызгивая грязь, карета Судерланда мчала в нидерландские края, верста за верстой оставляя за спиной это загадочное, обычным умом не понятое государство.
16
Калнишевскому из Мациевичем не суждено было больше встретиться, но тогдашний разговор не раз приходил в голову Петру. Вспомнилось ему, и как возвращался из коронации в Украину.
– Что же оно будет, владыка? – спрашивал Калнишевский у митрополита. Двое пожилых людей, которым пошёл седьмой десяток, один седой, а второй облысевший, говорили тихо, чтобы их беседа чужим ушам не досталась. – Нет большого добра в Украине, да и здесь воздух мне не по вкусу…
Калнишевский вдохнул носом так, словно тот воздух, который неизвестно чем пах, как раз был его главной заботой.