– Что же нам делать, владыка? Неужели Батыя ожидать?
Калнишевский заглушал неожиданное раздражение, и ему это плохо удавалось.
"Хорошо митрополиту рассуждать со своей неблизкой кафедры, – подумал с сердцем. – Член Синода, самой императрице может поперек слово сказать… Попробовал бы на моем месте: с одной стороны полыхает пламя над жилищами от татарских набегов, с другой – Польша криво поглядывает, с третьей – русский сановник жадной лапой тянется, еще и люд неизвестно из каких краев, как в мокрое лето тучами комарьё, обседает".– Хорошо там, Петр, где нас нет, – рассмеялся митрополит, и Калнишевский не заметил даже, что отвечал он на невымолвленное вслух. – А делать… Молиться и просить Божьего благословления. А еще хозяйничать. Всевышний даровал казацкому люду благодатную землю, то неужели ожидаете, что он по почте пришлет распоряжение облагородить ее, чтобы вместо ковыля рожь-пшеница шумели? Бог скрижали дарует не каждый день… Или ждете, пока людность, которая счастья не имела и не умела получить на своей земле, заселится на твоей?
По дороге домой много передумал Калнишевский, взвешивал сказанное ежистым митрополитом, сначала сердился в уме на него, а когда остыл, то стал рассуждать, что, действительно, нужно не упустить время на хозяйство. Среди самой запорожской братии есть желающие, уставшие от походов, наконец, жениться – чего же им не помочь завести свои хутора? Даже есть неженатые, которые охотно будут копаться в земле. Зимовья завести на реке Самаре, пусть сажают себе садики, вокруг ульев хлопочутся. Из полтысячи таких зимовьев учредиться может. И крестьяне из Гетманщины, Слобожанщины пусть селятся, даже беглецам из польской Украины не следует запрещать. Здесь им не накинут непосильные налоги и другие повинности. Сечевых казаков сейчас далеко за десять тысяч, а вместе с теми, что в палатках, то и до двадцати наберется. А еще парочка-вторая тысяч женатых казаков, которые живут на своих зимовьях и слободах. Крестьянского люда, наверное, тысяч сто пятьдесят, а всего в Запорожских Вольностях, наверное, таки двести наберется – это же какая сила… Будет, кому землю свою приукрасить.
Качалась-покачивалась карета в неблизкой дороге, смотрел Калнишевский на поля и перелески за окном, и словно их не замечал – все хотелось заглянуть наперед, через годы, все хотелось увидеть, как сады зашумят, и ульи озабоченно будут гудеть.
Но расхозяйничаться ему тогда не пришлось. Ведь дома его ожидали не ульи – гудел старшинский совет.