Тайна Святой Эльжбеты

— Ты чего? Что случилось? — Тараканов положил снеговика из папье-маше, подошел к жене и обнял ее за плечи.

— Мы тут елки наряжаем, веселимся, а Ванюшка… Сидит небось один-одинешенек в темной избе, без елочки, без мамочки и плачет…

Плач жены перешел в рыдания.

— Ну, ну, ну, успокойся. Ванюшка сейчас уже третий сон видит. Мать ему так поздно баловаться не даст. А елки у них и правда нет — разве будет моя мать на католическое Рождество елку наряжать? А вот как наше Рождество придет, так бабушка Ваньке обязательно елку нарядит, мне она в детстве всегда наряжала.

— Наряжала! Сам рассказывал — одну еловую лапу ставили, для запаха.

— Разве рассказывал? Ну, тогда мы бедно жили, а сейчас, славу богу, не жалуемся.

— Мать твоя на елку-то вряд ли разорится. Еще та сквалыжница!

— Что ж ты сына со своей не оставила? — Тараканов разозлился и повысил голос. — И вообще, надо было тебе его с собой брать.

— Ах, вы орать на меня изволите? С собой! Вы хотели, чтобы ваш сын в дороге простудился и заболел? Погибели его желаете?

— Чего ты городишь?

— Не смейте так со мной разговаривать! Дворянство выслужил, а как был хамом, так хамом и остался!

Тараканов плюнул, пошел к себе в кабинет и закурил папиросу.

Жена пришла к нему минут через сорок.

— Я, наверное, домой поеду. Не могу я больше без Ваньки.

— Езжай, Настя. И правду, негоже такому маленькому без мамки. Вот Новый год отпразднуем, и езжай.

— А какой Новый год? Здешний или русский?

— А давай оба! Представляешь — два Новых года в один год!

— Нет. Давай я здешний с тобой, а наш — с сыном. Так будет справедливо.

* * *

Дознание у Мощинского продвигалось резво. После того как он пообещал пану Сочке две сажени дров, в кружок его приняли с распростертыми объятиями. Молодые же артисты отнеслись к новому кружковцу настороженно — сторонились, при нем между собой не откровенничали. Мощинский быстро смекнул, что задание под угрозой, и решил проявить инициативу.

По окончании второго занятия с его участием он встал и торжественно объявил:

— Дамы и господа! Позвольте новичку влиться в ваш уже давно сложившийся коллектив как в прямом, так и в переносном смысле! У меня есть кой какой запасец напитков, питие которых в настоящее время запрещено. Генерал-губернатор постановил подвергать такие напитки уничтожению, и я, как его верный слуга, предлагаю всем вам, в первую очередь — вам, пан профессор, исполнить волю графа. Операцию по уничтожению напитков назначаю здесь, после окончания следующего занятия.

Пан Богуславский просиял:

— А у вас, молодой человек, определенно есть все задатки актера. Вы и декламируете прекрасно, и с дикцией у вас все в порядке. Ну а главное — смысл декламации. Смысл, дамы и господа, — всегда главное!

Узнав об инициативе своего нового подчиненного, Тараканов чертыхнулся, сначала поругал его за несогласованные с начальством действия, потом похвалил за смекалку и пошел к Ясевичу. Вернулся он с плотно закрытой корзиной.

— Здесь — полдюжины шустовского. Оказывается, его до войны экспортировали в Австро-Венгрию. Садитесь, пишите расписку в получении.

Через два дня состоялось очередное занятие. Затянулось оно допоздна. В 10.30 вечера, за полчаса до наступления комендантского часа, кружковцы вышли из здания казино шумной гурьбой. Один из лицедеев затянул было какую-то песню, но более трезвые товарищи его быстро остановили. Другой предложил ехать в номера. Его тоже быстро осадили. Артисты-недоучки жестами и свистом стали ловить проезжавших мимо извозчиков и один за одним разъезжались. Наконец на улице остались только Мощинский и одна из слушательниц. Когда перед ними остановился извозчик, коллежский регистратор подсадил барышню в санки и хотел было застегнуть полог:

— Стась! Что вы делаете? Вы хотите меня бросить? Нет, у вас это не получится. Садитесь немедленно рядом и везите меня к себе. Я хочу посмотреть, как в нашем городе устраиваются оккупанты!

На следующее утро Мощинский опоздал на службу, но начальство его за это не ругало.