— Добрый день, герр Кирилл, да пребудет с вами Господь! — поприветствовал мужчина Готтлиба. — Можете обращаться ко мне брат Стефан. Я заведую хозяйскими делами, а в отсутствие Великого Магистра могу самостоятельно принимать кое-какие решения. Сестра Анна сказала, что вас привела к нам память о предке, удостоившемся чести быть рыцарем ордена?
Маша не поняла ни слова из сказанного, но отметила, что улыбка брата эконома несколько натянута и держится он напряжённо в присутствии незваных гостей, чего не скажешь о Готтлибе, с непринуждённым видом оглядывающего кабинет.
— Если позволите, мы присядем? — полувопросительно произнёс Готтлиб, указывая на два кресла, стоящие перед столом.
— Конечно, — брат Стефан приглашающе повёл рукой и опустился в своё.
— Раньше, — продолжил Готтлиб, располагаясь в кресле, — в этой комнате на стене за вашей спиной висело большое распятие из красного дерева. Оно было вывезено крестоносцами из резиденции в Венеции.
— Верно, — эконом с удивлением взглянул на рыцаря. — Несколько лет назад мы отдали его на реставрацию. А откуда…
— А на третьем этаже в самой дальней комнатке почти два века назад жил брат Иоганн, которого называли провидцем.
— Кажется, да, — неуверенно кивнул брат Стефан. — В архивах сохранились записи о пророчествующем Иоганне. Он был незнатного происхождения…
— Но это не мешало самому императору Францу неоднократно приходить к нему за советом, — закончил Готтлиб.
— Простите, вы здесь раньше уже бывали? — Эконом выглядел растерянным.
— Я — нет. А мой предок барон Готтлиб фон Зальм здесь жил. Он оставил после себя много записей и различных вещей. К сожалению, кое-что было утеряно, но сохранилось достаточно для передачи вашему музею.
— Так вы действительно потомок фон Зальма? — Брат Стефан выдохнул с облегчением и откинулся на спинку кресла. — Простите за сомнения, но к нам приходит столько самозванцев и экзальтированных фанатиков, возомнивших себя рыцарями! Невольно вынуждены проявлять осторожность, а иногда доходит и до вызова полиции.
— Я вас понимаю, — улыбнулся Готтлиб.
— Хотите чай или кофе?
— Кофе, пожалуйста.
Готтлиб вопросительно взглянул на Машу, и она утвердительно кивнула, мысленно порадовавшись, что легко перевела слово «кофе» с немецкого.
Через несколько минут вошёл миловидный стройный юноша с тремя чашечками кофе на подносе, сахарницей и стаканами с водой. Он подал кофе и воду эконому, мельком взглянул на Машу, ставя перед ней чашку, и пристально посмотрел на Готтлиба. По щекам юноши начал расползаться румянец, его рука дрогнула, и он чуть не расплескал воду на рыцаря.
— Можешь идти! — велел ему брат Стефан.
Юноша поклонился, бросив на Готтлиба долгий взгляд, и вышел из кабинета.
— Мне показалось, — осторожно начал Готтлиб, — или этот молодой человек имеет склонность, как бы это сказать…
— К братьям, а не к сёстрам? Вы это имели в виду? — насмешливо спросил эконом. — Вполне возможно. Но, во-первых, это ещё не брат, а сын одного фамилиара, очень влиятельного человека, а во-вторых, личные привязанности — это индивидуальное дело каждого человека. Разве нет?
— Насколько мне известно, раньше в ордене с этим было очень строго. Содомия — единственное преступление, которое каралось смертной казнью или пожизненным заключением, — проговорил Готтлиб. — Даже за малодушие во время боя или переход к иноверцам преступника только изгоняли из ордена.
— Когда это было! — воскликнул брат Стефан. — Мы живём совсем в другом мире, справедливом и толерантном к любым человеческим слабостям. Господь призывает нас жить в любви и согласии, и мы свято следуем этому. Если он создал мужчин, любящих мужчин, или женщин, любящих женщин — значит, так ему было угодно. Сам святейший Папа выразил свою поддержку таким людям и призвал покаяться за злодеяния, причинённые им в тёмном, невежественном прошлом.
— Папа так сказал? — растерянно проговорил Готтлиб.
— А вы разве не слышали? — удивился брат Стефан. — Ах, я совсем забыл! Вы же из России! Дремучей и отсталой, подавляющей личностную свободу. Сочувствую. Кстати, почему вы оказались в той стране? Когда ваши предки мигрировали?
— Собственно, это вопрос, ради которого я и прибыл в Вену, — доверительно сообщил Готтлиб. — Меня очень интересует родовое дерево, но есть исторический период с незаполненной пустотой.
— Какой же?
— Вторая мировая война. Мне известно лишь, что мой прадед из рода фон Зальмов бежал от войны под чужими документами, долго прятался, а потом попал в плен к русским и был отправлен на поселение, где познакомился и создал семью с женщиной по фамилии Воронцова. Он взял её фамилию, и вот перед вами тоже Воронцов.
— Ах, вот оно что, — понимающе кивнул эконом.
— Здесь всё ясно, — продолжал Готтлиб. — Меня больше интересует судьба его троюродного брата, члена тевтонского ордена. Якобы к началу войны он был священником. После указа Гитлера об упразднении ордена мужчина не пожелал подчиниться и попал в лапы к нацистам, провозгласившим себя истинными продолжателями дела тевтонцев.