Утяжеленная грузом искусственная кожа подводного пловца бесшумно опустилась на дно бассейна к ластам. А оставшийся в наряде садовника — клетчатая рубаха, брезентовые штаны и передник — Аллан, небрежно помахивая четырехзубыми граблями, двинул в обход парка. Старый дворец все больше напоминал Аллану совсем другой дом, из его юности. В котором жила красавица Элеонора, потомственная плантаторша, богатая наследница, так ни разу и не одарившая Аллана даже мимолетной улыбкой. Именно из-за этой гордячки Аллан бросил школу биржевых маклеров и завербовался в «тюлени». На самом деле под нарядом садовника у Хаггарда имелся более приличный костюм — на случай, если внешнего осмотра загадочного объекта окажется недостаточно.
Переступив пролегший поперек гравиевой дорожки защищенный металлической оплеткой кабель и свернув на соседнюю аллею, Хаггард вдруг почти нос к носу столкнулся с господином явной латинской наружности. В правой руке латиноса топорщился веник, в левой — совок с мусором. Одет господин был в клетчатую рубаху, брезентовые штаны и передник.
— Меня зовут Альберто. Я новый уборщик. А вы — здешний садовник? — радостно, будто встретил армейского дружка, улыбнулся незнакомец.
При том, совсем другом доме из юности Аллана, тоже служил уборщик-латинос. И когда парни с бедной окраины, конечно Аллан родился на бедной окраине, проходили мимо ограды, латинос кричал им в след вычурные оскорбления…
— Скажи-ка, дружище Альберто, не твои ли следы на клумбе с левкоями? Не ты ли помял помидорную рассаду? И не ты ли высыпал мусор у теплицы с орхидеями? — принял грозный вид Хаггард, — Я здешний садовник, и если мои подозрения подтвердятся!..
— Ну что ты, амиго, разве я посмел бы? Лучше скажи, когда у хозяина можно попросить прибавку к жалованию…
…Прямо под ногами расстилалась тигровая шкура, по которой в художественном беспорядке были разбросаны ажурные чулки, воздушные трусики и шелковый бюстгальтер. Чуть дальше спало пианино с коллекцией европейских кукол. Шеренга Барби смотрела на вторгшихся воинов Дальнего Востока с бессильной ненавистью. Или гостям так только казалось?
А вот сервировочный столик на колесиках, и на столике два хрустальных бокала плюс пустое серебряное ведерко кто-то совсем недавно трогал. Кто-то побывал в этой комнате всего минут пятнадцать назад. Ниндзя переглянулись и, знаменитым скользящим шагом «синоби-ёко-аруки» вернулись в коридор.
Стены здесь покрывала проказа трещин. Люстры, наверное, навсегда погрузились в траурную дрему. Окружающий сумрак сгустился до такой плотности, что поневоле хотелось вспороть его веерным броском дюжины сюрикенов. А чудом просачивающийся свет преломлялся в кармино-бордово-пунцовых витражах, и от этого пространство казалось забрызганным кровью. Очень воинов заинтересовало замытое пятно перед одной из помпезных дверей. Гэнин Камахиро из клана Тагамори одел шипастые перчатки, вспомнил все наставления из книг «Сё-нинки-нидзюцу», написанной умудренным Хаттори Сандзиро, и «Десять тысяч рек, впадающих в море», автором которой являлся бесподобный Фудзибаяси Ясутакэ, и коснулся медной, в лишаях зеленки, дверной ручки. И его пронзила ломанная, будто бумага в оригами, молния. Два подчиненных бесшумно отпрыгнули в стороны. Камахиро позорно не сдержал крик, выгнулся дугой и упал бездыханным, воняя паленым мясом…
…На раздавшийся из палаццо ужасный крик Аллан Хаггард невольно повернул голову, но он был профессионал, поэтому не перестал фиксировать малейшие движения встреченного уборщика. И, как оказалось, совершенно правильно. Дон Альберто стряхнул мусор с совка на бутоны георгин, отбросил веник, и в следующее мгновение в его руке блестнуло стальное жало клинка, доселе прятавшееся в рукояти совка.
Альберто сделал колющий выпад в сердце, Аллан парировал рукоятью четырезубых грабель. Альберто нанес рубящий удар сверху, Аллан защитился рукоятью четырезубых грабель. Альберто замахнулся, чтобы метнуть клинок дротиком, целя противнику в живот, но не успел. Аллан нажал на укороченном древке кнопку, и четыре зуба, вырвавшись из пазов, умчались вперед и наискось пронзили грудь бразильского наемника в четырех местах. А белесое облачко сгоревшего бесшумного пороха поплыло в сторону бассейна…
…В этом зале царило еще большее запустение, чем в галерее. Тяжелые портьеры на высоких окнах провисали под слоем пыли. Углы под потолком затянуло паутиной, и в паутине заседали огромные мохнатые пауки. Откуда-то, или из под портьер, или из под плинтусов веяло ледяным холодом. Спрессованный в брикеты мрак заполнял ниши.