Тайна Тихого океана

До снегов все было хорошо: Кучин, покачиваясь на удобной и кучерявой, как генеральская папаха, спине яка, клевал носом, разморенный жарким горным солнцем. Шерпы, искоса поглядывая на сумку клиента, топорщащуюся углами некоего прямоугольного предмета, похожего на большую книгу — не иначе, чемоданчик с деньгами — раздували ноздри в предвкушении барыша и весело топтали жухлую траву с редкими островками грязного снега.

На высоте три тысячи двести метров, когда зеленая зона осталась далеко позади, и отряд обступили насупленные высокогорные скалы, тут и там торчащие среди белого безмолвия, шерпы веселиться перестали. Седоку пришлось покинуть теплую спину яка по причине глубокого снега и двигаться дальше пешком, как все. Температура падала на глазах, вместе с ней падало и настроение проводников. Обычные в таких случая отмазки (типа Радху ногу подвернул — надо возвращаться, начинается лавина — надо возвращаться, мы заблудились — надо возвращаться) не проходили: небритый клиент пер вперед и вверх, как снежный демон Алсу.

На высоте четыре пятьсот, у самой кромки гляциано-нивального пояса разгорелся бунт.

Древние мудрые склоны Гималаев оцепенело внимали грохоту высокогорной словесной баталии и едва сдерживались, чтобы не обрушить на головы спорщиков несколько тонн лавинного снега.

Шерпы требовали причитающийся им гонорар немедленно и немедленно повернуть обратно. Кучин возражал, что деньги они получат, только когда доведут его до Сигарматхи. На это проводники отвечали, что в самоубийцы они не подряжались. В самоубийцы — не в самоубийцы, а уговор дороже гонорара, ругался Кучин, поэтому ноги в руки — и марш вперед, пока я добрый. Только джарви[22] полезет дальше! — бесновались шерпы. — А мы — не джарви, джарви — не мы, и с места не сдвинемся! А может быть, у меня там дело! Какое может быть дело на вершине Сигарматхи?! А это не ваше дело! Гони деньги! Деньги гони! Вот вам шиш, а не деньги, без вас дойду!

В нарождающемся свете зари спросонья замигали вытащенные из складок одежд ножи, и безоружному Кучину пришлось пинками отправить зарвавшихся шерпов в долину — вместе с подвернувшимся под горячую руку яком Радху, который в бунте участия не принимал, а смотрел на поединщиков влажными добрыми глазами.

Когда ругань и проклятия скатывающихся по ледопаду проводников стихли где-то внизу, старшина плюнул им вслед и выругался. Оказалось, что подлые шерпы под шумок уперли у него сумку с томом Большой Советской Энциклопедии, найденным в библиотеке курительного купе дизельэлектрохода — Кучин коротал дорогу до Катманду, штудируя статью о Непале из этого тома. Из книги он, например, узнал, что совсем недалеко, в пустыне Шамо, китайцы периодически проводят ядерные испытания; и что в Непале кокосовые капли применяют при ушных болях у детей.

Впрочем, утере полезной книги он огорчился не очень, поскольку чуть раньше упер у шерпов равноценную торбу с ломтями вяленого мяса яка, головкой кислого сыра кулачной твердости, черствыми ячменными лепешками и бутылкой кукри — не простого, а грамотно настоянного, как он определил на запах, на женьшене, шиповнике, элеутеракоке и родиоле розовой. Гораздо больше мегатонника расстроило то, что он позволил себе сорваться, точно салага-первогодок, и затеял никчемную свару с аборигенами. Честь русского солдата уронил. Хорошо, что ребята не видят…

Едва шаркающие шаги стихли, Йоханнсон быстро оглянулся — действительно ли ушел человек в дохе — и наклонился к напарнику:

— Кагта! Надо посмотгеть, что у него на кагте!

Юргенсен в это время уже подносил горлышко бутылки к губам, но каркающий шепот Йоханнсона остановил его.

— Зачем? — шепотом спросил он.

— На всякий случай. Не смей пить эту гадость. Ты что, вегишь ему?

— Нет. Но шачем ему травить наш? Мы б и так жамержли, ешли б не он…

— Идиот, там может быть нагкотик, газвязывающий язык! Мы выложим ему все, что знаем об установке! А потом он убьет нас!

— Да? А что мы знаем об уштановке, Курт?

— Хотя бы то, Кнут, что она существует!

«Ну точно — агенты, — подумал Кучин. — Тоже эпицентр ищут».

— Ешли он хочет наш одурманить, жначит, ему об уштановке ижвештно! И, вероятно, больше, чем нам шамим! И кроме того, он шам пил иж нее! Иж бутылки!

— Кнут!..

— Курт, да пошел ты к дьяволу! Можешь подыхать в этих чертовых горах. А я хочу вернутьща домой! Меня Ингрид ждет!

И он храбро сделал глоток. Чуть не поперхнулся. Закашлялся. Но проглотил. Йоханнсон в ужасе смотрел на приятеля.

Юргенсен сделал второй глоток. Щеки его порозовели, блеск появился в глазах. Или это начинает действовать яд?..

— Кагта, Кнут… Надо посмотгеть кагту… — бессильно прошептал Йоханнсон, в памяти которого тоже всплыли проникновенные голубые глаза Ингрид, и даже мороз по коже пробежал.

— Да видел я такую карту. — Кнут наконец оторвался от бутылки и тыльной стороной ладони осторожно промакнул потрескавшиеся губы. Ром жегся. — Такие в Катманду на каждом углу туриштам вшучивают. По рупии за штуку. Отштань…