Тайна трех

– Кто болен?

– Что случилось? Кира, это ты? – уставился на меня отец.

– Распишитесь в получении посылки! – никто не обращал в хаосе внимание на курьера.

– Сюда! – позвала я врачей в свою комнату. – У нее что-то с сердцем!

– Кира? – вжался в стену отец, пропуская медиков с реанимационным набором. – Да что тут у вас?

– Бабушке плохо.

Мама прикоснулась рукой к моей щеке и скрылась в комнате. Она ничего не сказала, только слабо дернула уголком бескровного рта.

– Кто-нибудь распишется или нет? – надрывался курьер. – И покажите, куда отгружать.

– Игорь, я в порядке, – услышали мы голос бабушки. – Обрадовалась, что Кирочка вернулась… старая уж. От всего сердце кроет. Вот и помутнело в глазах-то.

Я слышала, как надламываются ампулы с лекарствами, как мама, судя по звуку, окончательно срывает нитку созвездий с горизонта окна, распахивая форточку, курьера с посылкой же больше не слышал никто.

Самые долгие двадцать минут, за которые я пересчитала рыбок в аквариуме трижды. Если не ошиблась, в этот раз их было… двести двадцать две.

– Выздоравливайте, бабуля, – уходили врачи «Скорой», вынося треногу от капельницы и реанимационный набор, который им, к счастью, не понадобился.

Через порог распахнутой двери заглядывала соседка тетя Зина, сжимая мусорное ведро пальцами и незажженную папиросу зубами.

– Кира, я чирканула там за вас-то, – кивнула она в сторону, – мальчик так просил, так надрывался. А че там с бабкой-то твоей? Не померла ль?

– Сплюньте! – сморщилась в стопятисотый раз за день.

– Тьфу ты! – постучала она по дереву. – Ремонт вы, че ль, удумали?

– Ремонт? Нет, не знаю, а что?

– Да мальчик-то рулон обоев привез. Иль линолеума. И кудой вам столько-то? Аж пять метров в длину-то. Останется, мне лишку первой отдайте. На огороде тропки застелю в сортирную.

Я уставилась на что-то огромное, напоминающее трубу, оставленное курьером. В диаметре полметра. В длину минимум пять. На твердой пластиковой упаковке указан обратный адрес Лапино Града.

– Картина… – догадалась я, – Яна выбрала картину.

Вернувшись обратно, заглянула в свою комнату. Под ногами хрустнули пузырьки пустых ампул, и все трое в комнате обернулись.

– Видишь, Кира, – поучала мама, – вот что значит надолго оставлять нас. Бабушка от радости чуть сознание не потеряла. Ты бы хоть звонила ей почаще.

Мама смотрела на меня спокойно, без закатывания глаз с истериками, что чуть маму мамы не отправила к ее маме.

– Ба, ты как? – прикоснулась я к одеялу, укрывавшему ее ноги. – Прости.

– Все хорошо, внучка. Все хорошо, ты не виновата. Возраст. Бывает, сериал посмотрю, как Кончита с Хуанитой за дона Пэдро дерутся, так мне уже колет бок.

– Мама, отдыхай. Никаких сериалов. Кира, поставь чайник. Возьми тот, с душераздирающим оттенком талого апрельского снега.

– …Какой? – не поняла я.

– Коричневый, когда по весне дерьмо наружу, – подсказал отец, переводя с материнского эмпатического на бытовой человеческий.

– Кира? Это тренер Ангелина. Что делаешь? – услышала я голос, ответив на незнакомый входящий номер.

Посидев положенные полчаса за чаем в полном молчании, под предлогом ледовой тренировки, я схватила коньки и убежала из дома, договорившись о встрече со Светкой.

– Бегу… – ответила я Ангелине.

– Надеюсь, на тренировку, которая началась десять минут назад?

– Я бегу по улицам в Нижнем Новгороде.

– Тогда поторопись. Занятие уже идет.

– Я за пятьсот километров!

– Выходи на любой лед. Включи видеосвязь.

Как говорила Светка, «лучше в нас, чем в унитаз», и я рванула к ближайшему крытому катку.

Зашнуровав коньки, установила телефон на смятый рюкзак, чтобы держался, набрала номер Ангелины:

– Я на льду.

– Отлично, – появилось ее лицо в камере, – ты запыхалась? Считай, разминка. Ты что, будешь в джинсах с дырками на коленках катать?

– Ага.

– Не «ага», а «да».

– Да, – поправила я камеру, нарочно демонстрируя все до единой дыры, – эта одежда – часть меня. Меня рвут на куски, но я держусь на обрывках нитки.

– Кто шьет тебе костюм? Мне нужно знать. Я накидала программу. Пяти занятий мало, но все, что могу, сделаю.

– Костюм? – задумалась я, понимая, что никто и ничего мне не шьет. – У меня будет розовая юбка и черный купальник, – выдала образ из головы – самый дурацкий из всех возможных.

– Серьезно? – скрестила она руки. – Как скажешь. А теперь поехали. Тренируем вращение.

Я вращалась. Под ногами с экрана надрывалась Ангелина. Она тоже была на льду, снимал ее ассистент. Ангелина что-то кричала, советовала. Наверное, она советовала криком, чтобы до меня быстрее дошло, я слышала через раз. Башка и так шла кругом.

Над головой Ангелины поверх экрана сыпались сообщения от папы и его пропущенные звонки. Один раз позвонила бабушка. Ангелина кричала, я вращалась в ласточке, волчке, исполняла Бильман и заклон. Вращение в винте превышало скорость двух оборотов в секунду.