Тайна трех неизвестных

Тут лейтенант, все еще лежа на земле, вдруг обнял нашу Галину Сидоровну, прижал к груди и воскликнул радостно:

— Галя! Я живой! Я никогда не был такой живой, как сейчас! Ты сказала «Любимый»! Я — любимый! Вай! Как хорошо!

Она отшатнулась от него, а он вдруг вскочил с земли и, как вихрь, пустился танцевать лезгинку, восклицая:

— Асса!.. Асса!.. Вай! Как хорошо! Асса!

Я не раз видел, как радуются люди, но чтобы так кто-нибудь радовался, не видел никогда, честное слово.

Потом он подлетел к нам и сгреб нас в объятия:

— Ребята! Дорогие мои! Как вы мне помогли! Спасибо! Спасибо вам!

Дальше так же внезапно отпустил нас и стал серьезен.

— Ребята, — сказал он как-то хрипло, приглушенно. — Ребята! Я люблю вашу учительницу! Люблю, да, и хочу, чтобы она вышла за меня замуж. А она… Она говорит, что это… Непедагогично! Понимаете, любовь — непедагогична, а?.. Значит, ваши мамы не должны были выходить за ваших пап, да, потому что это непедагогично, а? У-у! — Он шутя сделал угрожающее движение в сторону Галины Сидоровны, потом нежно положил ей руку на плечо. — Ну, теперь они уже все знают, да. Скрывать больше нечего. И тут уже я не виноват. Завтра, да, пишу письмо родственникам. Все!

Галина Сидоровна стояла, опустив голову, и молчала. Я подумал, как ей, нашей учительнице, что всю жизнь делала нам замечания, было слушать все это при нас. Надо было что-то сейчас сказать, чтобы спасти ее из этого положения, но в голове было пусто, как у нищего старца в кармане, и я не мог ничего придумать.

Тут Павлуша встал на цыпочки, вглядываясь в лицо лейтенанта, и сказал:

— Простите пожалуйста, но… но у вас кровь на лбу…

— Где? Где? — Встрепенулась вдруг Галина Сидоровна. — Ой, действительно! Надо перевязать сейчас же! Молодец Павлуша!

— Нате, нате вот! — Вскочил я, выдергивая из кармана белый платок, который я снял с мачты.

Галина Сидоровна, не раздумывая, схватила его.

— Пойдем скорее в дом. Здесь ничего не видно. Надо промыть и зеленкой намазать.

Мы с Павлушей нерешительно топтались на месте, не зная, идти нам тоже в дом, или оставаться на дворе, или совсем убираться отсюда.

Но Пайчадзе подтолкнул нас:

— Пойдем, пойдем, хлопцы! Пойдем!

В хате Галина Сидоровна засуетилась, ища зеленку. Она бегала из кухни в комнату, из комнаты в кухню, хлопала дверцами шкафа и буфета, у нее все время что-то летело из рук, падало, разливалось, рассыпалось — и никак она не могла найти зеленку.

Лейтенант смотрел на нее влюбленными сияющими глазами, а мы смотрели на лейтенанта. Мы смотрели на него виновато и с раскаянием. Найдя наконец зеленку, Галина Сидоровна принялась перевязывать лейтенанта. И, глядя, как осторожно, с какой нежностью промывала она ему ваткой лоб и какое при этом блаженство было написано на его лице, я подумал:

«Какие все-таки взрослые наивные люди, они думают, что мы дети, что мы ничего не понимаем. Ха! Вы спросите Павлушу про Гребенючку! А я, думаете, про Вальку из Киева не думаю? Ого-го! Мы очень хорошо все понимаем. Прекрасно!»

— Извините, пожалуйста, — вздохнул я.

— Пожалуйста, простите, — вздохнул Павлуша.

— Да что вы, ребята! — Радостно улыбнулся лейтенант. — Это самый счастливый момент в моей жизни. И это сделали вы, да!

— Мы думали, что вы хотите украсть Галину Сидоровну. — Пробормотал я.

— И думали спасать… — Пробормотал Павлуша.

— Спасать? А? Спасать? Ха-ха-ха! — Загремел на весь дом лейтенант. — Слушай, Галя! Слушай, какие у тебя геройские ученики, да! Вай, молодцы! Вай! Ты права, им нельзя ссориться, да, ни за что нельзя ссориться! И вы никогда не будете ссориться, правда? Ваша дружба, да, будет всегда крепкой, как гранит того дота! Вы на всю жизнь запомните, да, тот дот! И вы, конечно, не сердитесь на нас за эту тайну, да? «Г. П. Г». Герасименко. Пайчадзе. Гребенюк. Но все, что вы сегодня прочитали там, святая правда.

Павлуша уставился на меня:

— Г-где… что прочитали? — Я пожал плечами.

— Как? Вы разве не были сегодня возле дота? — Теперь уже удивленно сказал лейтенант.

Он посмотрел на Галину Сидоровну. Она растерянно захлопала глазами.

— А… а этот платок? — Галина Сидоровна подняла руку с платком, который я ей дал. — Это же… это же… так я же вижу. Это мой платок, который я дала Гане. Ой ребята, что-то тут не то…

Павлуша вопросительно посмотрел на меня. Я опустил голову:

— Это я… снял. Он даже не знает. Я случайно увидел, как она цепляла его на мачту. Я думал, что она как-то узнала и хочет посмеяться над нами. Поссорить нас снова.

— Да что ты! Что ты! — Воскликнул лейтенант. — Скажешь тоже — поссорить! Совсем наоборот! Это она все придумала, чтобы помирить вас. Помирить, понимаешь! Она замечательная девчонка!

Павлуша покраснел и опустил глаза.

Я вдруг вспомнил, как обрызгал Гребенючку грязью, а она сказала, что это грузовик и что сама виновата…

И тоже покраснел и опустил глаза.

Боже! Неужели я такой идиот, что все время думал про нее невесть что, а она совсем не такая! Неужели? Что же тогда она обо мне думает? Она же думает, что я настоящий болван.

И это правда!

И никто этого не знает так, как я знаю!