Курлов ввёл новшество — он предложил, чтобы охраной ведало министерство внутренних дел, вернее служба, подчинённая ему. С этой целью он настрочил доклад об усилении мер по охране монарха и его семьи и, нарушая инструкцию, передал его государю. Инструкция требовала, чтобы все документы, исходящие из министерства внутренних дел, подписывались только министром. Курлов субординацию нарушил. Но странно — Николай II, всегда соблюдавший свои правила и правила, введённые его предками, предложение Курлова утвердил.
Столыпин был поражён — всё решилось без него, за его спиной.
Вернувшись в Петербург, он выразил своё неудовольствие.
Курлов фальшиво удивлялся:
— На этом настоял государь, ваше высокопревосходительство. Я был лишь исполнителем его воли.
— Вы могли бы поставить меня в известность. Нет, Павел Григорьевич, вы обязаны были поставить меня в известность, как своего министра.
— Это было так неожиданно... Я растерялся...
Курлов говорил неправду. Сообщить всё это он мог по телеграфу.
Столыпин показал ему депешу, присланную из Киева генерал-губернатором Ф.Ф.Треповым. Тот был возмущён действиями Курлова, говорил о своей отставке. И был прав — министерство не доверяло ему охрану государя. Трепов не мог понять, почему оказался в такой немилости, и, как честный человек, требовал к себе уважения.
— Вы знаете, почему он прислал телеграмму именно мне? — раздражённо спросил Столыпин. — Он считает, что это моя идея. А идея — ваша!
Курлов пробовал всю вину свалить на государя, но Пётр Аркадьевич не хотел вступать с ним в объяснения. Он понимал, что Курлов, приблизившись через своих друзей Распутина и Бадмаева к императрице, плетёт интриги, чтобы добиться портфеля министра. “Копает под меня, — думал Столыпин, — но так грубо, что видно каждому...”
И товарищи министра не могли не обратить на это внимания. Умный Крыжановский сказал:
— Пётр Аркадьевич, как неприятно видеть всю эту игру.
— Пока его поддерживает окружение государя, он будет так себя вести. В него вселили надежду, вот он и действует. Виноват, конечно, не столько он, сколько те, кто его подталкивает.
— Простите, Пётр Аркадьевич, но у человека должны быть честь и совесть.
— Должны, — согласился Столыпин, — но не все обладают этими качествами.
Из Петербурга Столыпин отправился на отдых в Колноберже, в родное имение. Брат его, Александр Аркадьевич, жил в то лето в своей усадьбе в Бече, расположенной в шестидесяти верстах от Колноберже, и Пётр Аркадьевич отправился навестить его вместе с Марией, приехавшей с мужем на отдых в родные места.
Целый день братья провели за беседами. Вокруг было шумно и весело, все радовались, что наконец-то собрались вместе — в последние годы это бывало так редко.
Пётр Аркадьевич никогда не говорил о своём здоровье, а тут поделился с братом, сказал, что консультировался у врача, что тот обнаружил у него грудную жабу. Александр уверил его, что болезнь эта, правда, нехорошая, но нестрашная.
— С ней долго живут, — успокаивал он Петра. — Конечно, если ты будешь к себе внимателен.
— Постараюсь отдохнуть здесь, — сообщил о своих планах Пётр Аркадьевич, — а осенью поеду на юг.
И вдруг бросил грустную фразу:
— Не знаю, долго ли проживу...
— Выбрось из головы дурные мысли, — сказал Александр, — и вместо юга отправляйся к нашей дорогой тете Ольге Валерьяновне, которая уже лет тридцать безвыездно живёт в своём имении в Корсуне. Ты не представляешь, как она будет рада. Отдохнёшь там — места вокруг изумительные, — посмотришь, как жили раньше польские короли. Полюбоваться тамошней природой приезжают даже туристы из-за границы...
Узнав, что Пётр Аркадьевич в Колноберже, туда потянулись близкие и друзья, многочисленная родня. И Столыпин отдавал им визиты, что в последние годы не делал. Посетил многих, многих обласкал, многим привёз подарки. Местному батюшке отцу Антонию презентовал привезённую из столицы красивую чернильницу. Тот был рад подарку, а ещё больше — вниманию Петра Аркадьевича.
Бывая в Колноберже, Столыпины всегда встречались с доктором Трауготом, бывшим товарищем Петра Аркадьевича по университету. Друзья часто вспоминали студенческие годы и весёлые истории, случавшиеся с их однокашниками.
В этот раз Траугот не приехал. И вдруг Столыпин сказал родным:
— А вы знаете, доктор умер.
Все удивились.
— Была телеграмма? — удивлённо спросила Мария.
Отец ответил ей спокойно, как будто речь шла о самой обыкновенной вещи:
— Нет, он явился ко мне ночью, сообщил, что умер, и просил, чтобы я позаботился о его жене.
Родные молчали. Прежде глава семьи никогда о своих снах не рассказывал, тем более о таких вещих.
Вечером пришла телеграмма с печальной вестью: доктор Траугот, действительно, умер.
Ольга Борисовна никогда не замечала за мужем склонности к мистицизму и суевериям, а в это лето ей показалось, что он стал обращать внимание на самые незначительные совпадения, которые раньше его не занимали.
Съездив в Ригу на торжества по поводу открытия памятника Петру Великому, Столыпин вернулся в приподнятом настроении, с восторгом рассказывал о понравившемся ему городе.