Тайна убийства Столыпина

— Вот то, что нам нужно, — восторженно восклицал Дедюлин, когда письмо было прочитано вслух. — И тогда государь поймёт, что мы хотим до него донести.

— К сожалению, таких писем не так уж и много, — заметил Спиридович, на что сразу откликнулся Курлов.

— Если покопаться, то мы найдём всё, что нам понадобится, — сказал он. — А нам, в сущности, многого не требуется, письма два-три в неделю, а всё остальное пусть будет так, как есть. Я считаю, всё будет в порядке.

Дедюлин был иного мнения.

— Нет, дорогой Пал Григорьевич! Если сочинять, так сочинять. Чтобы государь не сомневался в нашей искренности. Чем больше недовольства Столыпиным, тем быстрее вся история завершится. Государя не только мы подталкиваем, сильнее всех его подталкивает к решению убрать саратовского выскочку государыня. Насколько мне известно, Александра Фёдоровна его невзлюбила, за что, право, не знаю, и больше всех настаивает распрощаться с ним, дав Петру Аркадьевичу какую-нибудь хорошую должность...

— А какую? Не возвращаться же ему в губернию? — пожал плечами Спиридович.

— Что вы так о нём печётесь? — возмутился Дедюлин — Государь ему должность найдёт, может, пошлёт на Кавказ наместником, может, ещё что-нибудь создаст под его широкие плечи, чтобы в проём пришёлся.

Курлов небрежно бросил:

— Пусть вернёт в Саратов, откуда Столыпин прибыл в столицу. Или пошлёт в западную губернию внедрять там земство, всё польза будет для государства...

Не любили они Столыпина? Больше того — ненавидели!

Последнее лето

После министерского кризиса Пётр Аркадьевич почувствовал себя уставшим и сказал Крыжановскому, что нуждается в отдыхе, что давно мечтает отдохнуть не короткими неделями, а несколько месяцев подряд, хотя трудно представить, как такое возможно. Дела государства и реформы, которые он осуществлял, времени на отдых не оставляли.

Некстати стало побаливать сердце. Столыпин обратился к знакомому доктору, профессору Рейну, академику, в медицинских кругах известному, которому мог доверять свои секреты. Тот выслушал его, поинтересовался, какого рода боли он ощущает.

— Таких прежде не было, — признался Пётр Аркадьевич. — Порой бывает такое ощущение, что мне не хватает воздуха, словно что-то придавило грудь и не даёт глубоко вздохнуть.

Доктор был опытный, практику имел обширную, потому сразу определил верные признаки грудной жабы, посвятил своего пациента в тайны этой сердечной болезни и дал предписания, которым тот должен обязательно теперь следовать.

— К сожалению, от грудной жабы не избавиться, — констатировал Георгий Ермолаевич. — Она теперь с вами навсегда, и потому вы должны неукоснительно следовать всем моим указаниям...

Столыпин понял, что даже если он будет безукоризненно выполнять советы доктора, от болезни не уйдёт, и пытался вспомнить, было ли нечто подобное у его батюшки.

Доктор предписывал ему хороший отдых, без волнений и тревог, и советовал чаще гулять по вечерам, не есть плотно и — упаси, Боже! — не вступать в споры и дискуссии.

— Как без них на службе! — удивился Пётр Аркадьевич. — Это просто невозможно!

— Надо обходиться без них, — изрёк лекарь, петербургское светило.

В середине мая Столыпин вместе с семейством переехал в Елагин дворец, и рядом с ним на даче поселился, как обычно, министр финансов с супругой. После долгого перерыва, вызванного расхождением по делу Крестьянского банка, Столыпин сам позвонил вечером к Коковцову и пригласил зайти к нему, чтобы переговорить по текущим вопросам. Поскольку Коковцов знал, что Столыпин неохотно выходит по вечерам на прогулки, он согласился прийти в гости.

Встретил его Столыпин, как всегда, с большой сердечностью, словно никаких деловых расхождений у них и не было.

— Хотел бы, Владимир Николаевич, поставить вас в известность о своих летних планах и узнать ваши намерения.

— Никаких планов пока у меня нет, так как едва успеваю справиться с делами — предстоит сделать сравнительный обзор того, что осуществлено за пять лет и в каком положении представляется теперь финансовое положение России по сравнению с тем, каким оно было при начале думской работы.