Тайна убийства Столыпина

Взяли и анархиста Петра Лятковского, о котором говорил в камере Дмитрий Богров жандарму Иванову. Его допрашивали чуть ли не полгода, но ничего существенного от него не добились.

— Да я не знаю никакого Богрова! — утверждал тот. — Не был с ним знаком и ничего о нём не слышал!

Лятковского освободили, посчитав бесполезным проводить допросы, — фактов, уличающих его, не было, свидетели отсутствовали.

А вот после революции Лятковский всё же признался, что после выхода из тюрьмы действительно встречался с Богровым и тот жаловался на беспочвенные подозрения, предъявляемые ему анархистами, и утверждал, что с охранкой не связан.

Письмо

Царь укатил в свою любимую Ливадию, а ведь мог бы и остаться на похороны премьер-министра. Такой неуважительный поступок дал пищу разговорам. Отсюда и появилось первое заключение: государь пренебрегал Петром Аркадьевичем в последнее время неспроста — отставка Столыпина была предрешена.

Возможно, Николай II и остался бы на траурную церемонию, но расписание его поездок было определено заранее, да и Александра Фёдоровна стремилась покинуть опасный город, где был сражён Столыпин, и тем самым отвести возможную угрозу от супруга. Мало ли что задумали местные революционеры.

Решение императорской четы многими было понято неверно.

А как сам царь смотрел на последние события?

Приехав в Севастополь, 10 сентября он написал письмо матери. Он любил переписываться с ней, советоваться и высказывать свои соображения, которыми руководствовался, поступая так или иначе. Он был примерным сыном...

Из письма Николая II:

“Милая, дорогая мама.

Наконец нахожу время написать тебе о нашем путешествии, которое было наполнено самыми разнообразными впечатлениями, и радостными и грустными. Начну по порядку.

Последние недели в Петергофе были переполнены: встречи, официальные приёмы, две свадьбы и манёвры — всё это проходило, как кинематограф. Тебе, наверное, описали обе свадьбы — в Петергофе и в Павловске. Потом в Царском Селе я осматривал почти четыре часа подряд очень интересную выставку в память 200-летия Царского, устроенную в парке около Большого Дворца и вокруг озера. Наконец, в самый день нашего отъезда я был в Петербурге на спуске “Петропавловска”, который был чрезвычайно эффектный и привёл меня в такое умиление, что я чуть-чуть не разрыдался, как дитя.

В тот же вечер, 27 августа, мы поехали в Киев, куда прибыли 29-го утром. Встреча там была трогательная, порядок отличный. Сейчас же начались у меня приёмы. Из Болгарии был прислан Борис (Борис — сын и наследник болгарского царя Фердинанда, на престоле с 1918 по 1946 год. — Авт.) для возложения венка от его отца и народа на памятник апапа (так Николай II в личной переписке с матерью называл своего деда, императора Александра II. — Авт.). Освящение состоялось 30-го августа при хорошей погоде; мы приехали с холодом и дождём. Следующие три дня 31-го, 1-го и 2-го сентября я проводил на манёврах и большом параде, а эти вечера были заняты в городе.

Я порядочно уставал, но всё шло так хорошо, так гладко, подъём духа поддерживал бодрость, как 1-го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна (великие княжны, старшие дочери Николая II. — Авт.) были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, т.к. в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.

Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстёгивать китель, Фредерикс и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели всё, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей, по-моему — к сожалению, — полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Всё-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр опять наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 час. Ты можешь себе представить, с каким чувством!

Аликс ничего не знала, и я ей рассказал о случившемся. Она приняла известие довольно спокойно. На Татьяну оно произвело сильное впечатление, она много плакала, и обе они плохо спали.

Бедный Столыпин сильно страдал в эту ночь, и ему часто впрыскивали морфий. На следующий день, 2 сентября, был великолепный парад войск на месте окончания манёвров — в 50 верстах от Киева, а вечером я уехал в гор. Овруч, на восстановление древнего собора Св. Василия XII века.